Николай Свечин - Московский апокалипсис
Расправа на мосту, похоже, не понравилась и самим французам. И когда в начале Смоленской на них бросилось ещё несколько смельчаков, их не закололи, а просто обезоружили. Развернули и дали хорошего пинка… Последние защитники Москвы тут же разбежались. Огромный поток захлестнул город и стал, дробясь на десятки ручейков, вливаться в берега московских улиц. Словно прорвало дамбу, и Первопрестольную сейчас затопит по самые маковки…
— Пошли! — отвернулся от реки Саша, и первый заторопился на Остоженку.
Через Смоленский и Зубовский валы приятели быстро добрались до места. Владение Барыковых занимало почти всё пространство между 1-м и 2-м Ушаковскими переулками. Двухэтажный кирпичный особняк с пристроенными по бокам флигелями был украшен чугунным балконом хорошего литья. На пилонах ворот надписи: слева — «Дом тайного советника и кавалера Барыкова», справа — «Свободен от постоя». Особняк казался нетронутым. Ахлестышев с бьющимся сердцем дёрнул за шнурок звонка. Эх, давно он тут не был! Тогда, весной, здесь распивал чаи другой человек — свободный, ничего не боящийся, доверчивый.
Пётр стоял и прислушивался. Изнутри, как и следовало ожидать, никто не отзывался. Саша прошёлся вдоль фасада, потрогал калитку: тоже заперта.
— Ну, пошли; нету тут никого.
— Я хочу внутрь попасть.
— Зачем?
— Не знаю… Поглядеть ещё раз, напоследок, как она здесь жила. На тахте её посидеть, в её окно на сад выглянуть. Понимаешь?
— Нет. Но пособить могу, ежели хочешь.
— Чем?
— Никогда не видал, как я дырбасы[12] отворяю? Ну, смотри. И учись!
Батырь подошёл к парадному, примерился и резко навалился на дверь плечом. Та подрожала немного под мощным напором и приоткрылась.
— Во! Засов своротил. Ай да я! Ну, чего ждёшь? Иди на свою тахту!
Пётр на секунду замешкался — неудобно подламывать чужой дом! Но сегодня был такой день, что дозволялось любое безобразие. Всё равно или чернь, или французы скоро сделают это… И он вошёл внутрь. Обширная передняя, богато украшенная лепниной, была ему хорошо знакома. Дубовые, обитые красным плюшем, диваны. Бронзовая люстра на двенадцать свечей. И широкая мраморная лестница со статуями вакханок по бокам. Всё без изменений. Когда-то ему тут приветливо улыбались, принимали шинель, вели наверх…
Прилив воспоминаний прервал какой-то звук на втором этаже. Ахлестышев насторожился и бегом взлетел по лестнице. Грабители? Или остался кто-то из слуг? Тут из-за портьеры осторожно высунулось девичье лицо. Незваный гость поразился: это была камеристка Ольги, дворовая девушка Евникия.
— Ты что тут делаешь, Ева? Разве ты не уехала с барыней?
— Пётр Серафимович? Ой, святые угодники! А мы уж думали, французы лезут! А почему вы в таком платье? Да не один; а человек-то при вас, прости Господи…
— Я ничего, я смирный, — ободрил служанку Саша-Батырь.
— Евникия, да кто же там? Объясни, наконец! — раздался из анфилады до боли знакомый голос, и на площадку вышла… Ольга!
Ахлестышева словно обухом ударили по голове. Он смотрел в прекрасное лицо своей бывшей невесты и не знал, как быть. Зачем она здесь? И что теперь делать? Хочется подойти и обнять — но нельзя. Она теперь княгиня Шехонская, а он беглый преступник. Меж ними стена… Но всё равно счастье, что Ольга здесь, что он её видит! Нежданное счастье, награда за то, что он так рвался сюда.
— Пётр?! Как ты здесь оказался?
— Почему ты не уехала?
— Тебя отпустили?
— Почему ты не уехала? Ты представляешь, какой ужас сейчас здесь начнётся?
— Муж обещал прислать за мной экипаж, но что-то произошло. Экипаж не прибыл.
— Ах, так князя здесь нет? На себя ему экипажа хватило! Узнаю характер!
— Не надо так говорить. Идёт война. Обстоятельства могут оказаться сильнее воли человека.
— Обстоятельства? А какие у князя могут быть непреодолимые обстоятельства? Все лошади разом охромели? Дворня поголовно вымерла? Я сбежал из тюрьмы, пробился сквозь шайки мародёров и пришёл сюда. Мне ничто не помешало. А что помешало ему вывезти из отданного на поругание города собственную жену? Сказать, что?
Ольга опустила глаза.
— Князинька нарочно не прислал экипаж. Ему сейчас больше улыбается стать богатым вдовцом! Ведь родовым капиталом Барыковых управляешь ты — пока жива, не правда ли?
Шехонская мотнулась, словно её ударили.
— Не говори о нём так! Твоё суждение — от ущемлённого самолюбия. Подозрение, которое ты высказал, слишком страшное; мой… супруг не способен на такое.
— Видишь, ты сама выговариваешь слово «супруг» с запинкой. А насчёт его способностей… Кому, как не мне, знать это. Ты хоть понимаешь, что именно Шехонский укатал меня на каторгу?
— Ещё одно предположение, такое же недоказуемое, как и первое.
— Ну конечно, никто не признается. Ты, может быть, тоже считаешь, что это я удавил дядюшку с тётушкой на глазах у лакея? И отпустил свидетеля живым. А потом не нашёл лучшего места для краденых ценностей, чем собственное бюро. А?
— Нет, конечно, что ты!
— «Ищи, кому выгодно». Старый следственный постулат. И кому, по-твоему, было выгодно, чтобы Пётр Ахлестышев навсегда оказался за семь тысяч вёрст от этого дома?
Ольга молчала, не имея, что возразить. Воспользовавшись паузой, снизу напомнил о себе Батырь.
— Это… сматываться надо отсель. Кончали бы вы языки чесать.
— Да, Саша прав. Кстати, знакомьтесь: это мой друг, налётчик и беглый арестант Саша-Батырь. В миру Александр Калинович Взимков.
Ольга робко улыбнулась гиганту, а Евникия манерно поклонилась.
— В городе попадаются мужики с телегами, — продолжил Ахлестышев. — Наймём одну для вас, а мы пойдём пешком, для эскорта. К вечеру выскочим за Рогожскую заставу, а уж там как-нибудь…
— Евникия ещё утром бегала к этим мужикам. Те словно с ума посходили… Согласны везти до Богородска за пятьсот рублей ассигнациями.
— Пять сотен? — ахнули беглецы в один голос.
— Пять, — подтвердила камеристка. — Бесстыжие, креста на них нет! И ни в какую не уступают. Заплатим, говорю. Как к себе в имение приедем, всё заплатим. А они только смеются и говорят: деньги наперёд.
— Пять сотен… — ошарашенно повторил Пётр. — Но теперь не до торговли. С твоим богатством ты можешь себе это позволить. Ольга! Соглашайся и спасёшься!
— Но в доме нет сейчас таких денег.
— Проклятье! Но ведь наверное есть драгоценности! Переплати вдвое, втрое, но вам необходимо бежать из города немедленно!
— Драгоценностей тоже нет.
Пётр долго молча смотрел на княгиню, а та отводила взгляд.
