Михаил Голденков - Тропою волка
— Я полностью поддерживаю эту инициативу пана Кмитича и Вашего величества по восстановлению края Литвы! — поднялся со своего места Богуслав. — Это здравая идея! Новые вески, хутора, а возможно, и небольшие города нужно строить именно в глубине территории, вдали от основных дорог на случай новой агрессии царя. Мы все были свидетелями, что армия Московии сжигала села и хутора, двигаясь по главным магистралям. Если же поселения будут в глубине, скрытые лесами, то в этом я вижу nihil nisi bene [19].
— А как же коммуникация между сельскими жителями? — спросил кто-то. — Это же затруднит их связь и торговлю друг с другом. Дороги — это пути сообщения, как реки для судов!
— Затруднит сообщение, говорите? Зато спасет им жизнь! — ответил за Богуслава Ян Казимир. — Мне и самому понравилась эта идея пана Кмитича, который, видимо, уже давно обратил внимание, что населенные пункты, отдаленные от больших дорог, преимущественно уцелели. Нам нужно существенно менять структуру наших дорог и поселений на востоке Речи Посполитой. Думаю, это очень важный вопрос, ибо натиск на наши границы со стороны царя со временем лишь нарастает. А если мы последуем совету пана Кмитича, то затрудним будущее продвижение вражеского войска, лишим его фуража, и не будет больше такого чудовищного урона в сельских жителях, которые есть наши кормильцы и поильцы.
— Згодны, — кивали все головами.
— Кстати, Кмитич такие же листы посылал и вам, паны Богуслав и Михал Радзивиллы. Вы их получали? — спросил король.
— Нет, Ваше величество! — Радзивиллы лишь развели руками. Письма, посланные дедом Алесем по просьбе Кмитича, все же не дошли до них. А вот королевская почта оказалась более надежной.
«Молодец Кмитич! Дельную мысль предложил», — подумал Михал, улыбнувшись, вспоминая лицо Кмитича. Богусла-ву же показалось, что Михал улыбнулся ему, и Слуцкий князь посалютовал кузену рукой. Конечно, расположение деревень вдали от главных дорог осложняло коммуникацию этих поселений, но — что главное — сохраняло им жизнь. С этим, в принципе, никто в зале и не спорил. Зато повис в воздухе вопрос о финансировании армии. Решено было лишь выплатить премии нескольким отличившимся военачальникам. Также, ввиду дефицита бюджета, решено было поднять налоги, а в войска направить доверенных комиссаров для разъяснительной работы.
— Прошу прощения! — Михал вновь встал. — Я не думаю, что решение с комиссарами правильное! Поверьте, я сам воевал и знаю солдат. Комиссар, объясняющий солдату, что тот должен и дальше сидеть в окопе или в шанце и воевать пока без денег, в долг, за идею, может получить рано или поздно в темноте нож в спину. Или пулю в лоб. Солдат рискует жизнью и понимает все так, что король просто ждет, когда же его убьют, чтобы вообще ничего не платить. Вот как думают солдаты!
Ян Казимир, услышав все это, неожиданно улыбнулся и ответил:
— Вот почему за ваш опыт и дипломатический такт мы предлагаем назначить именно вас, Михал Казимир, комиссаром на предстоящие переговоры с Московией. Это важно. Будем совершать обмен пленными. Нам в первую очередь нужно обменять Гонсевского, — и король метнул сердитый взгляд в сторону Сапеги, — я очень волнуюсь за пана польного гетмана. Мы ему уже наметили новую должность: быть главой денежно-войсковой комиссии…
— Я вновь прошу прощения, панове! — опять поднялся со своего высокого стула, обитого черной кожей, Богуслав, прерывая речь короля. — Но не слишком ли уж рискованное для Республики место вы уготовили пану Гонсевскому? Я за то, чтобы в самом деле вызволить польного гетмана из плена, но к деньгам этого прохвоста я бы не допускал.
Зал вновь возмущенно зашумел.
— Вспомните, что Гонсевский тайно вступал в сговор с царем, получая от него деньги и меха! — перекрикивая шум в зале, продолжал Богуслав. Ян Казимир метнул гневный взгляд уже в сторону Слуцкого князя. И даже Михал не вступился за кузена на этот раз. Этот вопрос решено было закрыть. Пройдет меньше года, и все, возможно, вспомнят предупреждения Богуслава после того, как Гонсевский из-за махинаций с финансами, невыплаты денег конфедератам и из-за попытки столкнуть лбами жмайтскую дивизию с канцлером великим литовским Криштопом Пацем будет жестоко убит разъяренными солдатами. Вспомнят ли участники сейма о том, что лишь один Богуслав пытался предупредить о грядущей трагедии?
Вспомнит, пожалуй, лишь один Михал, попытавшийся предложить освободившуюся булаву польного гетмана именно Богуславу. И даже Мария Гонзаго будет не против, но ее условие — женитьба Богуслава на ее племяннице Бенедикте — Слуцкий князь не примет. Для него существовала лишь одна-единственная девушка в мире — Анна Мария Радзивилл. Ну, а пока предупреждение Богуслава утонуло в общем шуме и громких ударах деревянного молотка председателя. Как только тишина вновь воцарилась, Ян Казимир снова повернулся в сторону Михала:
— Очень благодарен вам, полковник, за все, что вы сделали родной стране, за то, что всегда остаетесь верным солдатом своего короля. Мы за ваши геройства и подвиги награждаем вас очередным повышением с присвоением вам должности Виленского каштеляна.
Все зааплодировали. Раздались крики: «Виват!» Те, кто только что волком смотрел на Михала, улыбались ему. Молодой князь по-мальчишески смутился, поклонился королю, шляхте…
— Как ловко, однако, король ушел от твоего замечания по комиссарам, — ухмылялся Богуслав после окончания сейма, поздравляя Михала с очередным повышением, — но браво, Михась, браво! Ты сегодня был звездой всего сейма, не то что я со своей дурацкой грубой манерой общения non sine etiam vitae meae periculo (даже не без угрозы для моей жизни — лат.) Дзякуй, что поддержал меня с защитой прав протестантов, и ариан в частности. После смерти Януша я, похоже, единственный, кто этим хоть как-то занимается в сейме.
— Не единственный. Я всегда буду поддерживать и защищать права и протестантов, и православных, и иудеев, и мусульман перед польским королем. Здесь ты прав, они порой забывают, что в Речи Посполитой далеко не все католики.
— Поздравляю тебя и с первенцем. Уже как-то назвали мальчика?
— Богуславом.
— Да ну! — брови Богуслава взметнулись вверх.
— Пусть ты и плохой дипломат, — улыбнулся кузену Михал, — но я хочу, чтобы мой сын вырос таким же смелым и успешным воином, как ты. Ну, а дипломатии я его научу…
Они медленно шли по коридору, минуя зеркала, картины и латы рыцарей времен Ягайло, этого первого литвина в польской короне, который так и не научился говорить по-польски. Каблуки гулко стучали в пустом коридоре, слегка скользя по начищенному до блеска мраморному полу.
