М. Эльберд - Страшен путь на Ошхамахо
Они прогуливались по берегу реки, затем направились в сад. Проходя через двор, встретили Нальжан. Она улыбнулась обоим, но от лица Канболета отвела взор чуточку быстрее, чем это делают просто близкие, дружелюбно настроенные люди. Канболет спросил Джабаги:
— А разве наше настоящее, пусть и несовершенное, не стоит того, чтобы и ради него потрудиться тоже? — В его глазах, до сих пор выражавших глубокий сосредоточенный интерес к беседе, теперь появилось загадочно-мечтательное выражение.
— Да я и не говорил, что не стоит, — озадаченно пробормотал Казаноков. — Конечно же стоит! — с веселой решимостью добавил он, когда выбежавшая из сада разгоряченная дочка Емуза едва не столкнулась с молодыми мужчинами и, смущенно вскрикнув, помчалась дальше.
* * *Вокруг усадьбы Хатажукова народ собирался задолго до приезда виновников торжества. Множество людей шло и ехало из соседних, а то и отдаленных селений.
Вся Кабарда уже знала, что нашелся сын пши Кургоко, и такой джигит — прямо нартам под стать.
Двор Хатажукова стоял на пологой покатости взгорья, восходящего где-то там, подальше, к более крутым склонам лесистого Черного хребта. Пять-шесть жилых домов (один из них довольно большой), построенных, вернее, сплетенных и слепленных на обычный кабардинский лад, конюшня, закрома для хранения зерна, широкие навесы, загон для овец — выглядит все это хотя и внушительно, но, в общем, неказисто и беспорядочно.
В почтительном отдалении от усадьбы, на обрывистом берегу тихой речки — несколько десятков крестьянских халуп, чуть выше по течению — дома уорков, похожие по своим достоинствам (тоже весьма скромным) на княжеское жилье.
Между кургоковским двором и селением — широкое и ровное пространство свободной земли. В обычное время — это выгон для скота, а по торжественным случаям — место для веселых и мужественных игрищ.
Погода была пасмурная, накрапывал мелкий дождичек, но людей, толпившихся возле усадьбы, это не беспокоило. Они пришли бы сюда и в ливень с градом. На обширном кургоковском дворе разгорались костры, отблески пламени играли на медных боках огромных котлов. Один из котлов особенно поражал своими размерами: высокому мужчине пришлось бы встать на цыпочки, чтобы заглянуть через край этой глупой посудины.
— Не в развалинах ли Алигха-я-уна[153] выкопал наш князь этот котел? — спросил кто-то из мужчин.
— Не-ет, — протянул худенький старичок в ветхой одежонке. — У Алиговых был котел, вмещавший одновременно сорок быков. А в этом только два поместятся.
— Ну нам и этого на все коаже хватило бы, — сказал здоровенный парень с бычьей шеей.
— Хватило бы, — согласился старичок, — если бы ты, Шот, работал за столом вполсилы.
Все засмеялись, а громче всех — Шот.
— Да, уж сегодня, я думаю, можно будет поработать во всю силу. Не часто выпадает мне такой случай.
— Едут, смотрите! — раздался чей-то крик. — Это они!
— Нет, — возразил всезнающий старичок, — младший Хатажуков должен появиться с захода, а эти с восхода едут… — чуть помедлив, он добавил:
— Ахловы это. Братья Ахловы. Самый старший — в знаменитой своей шапке. Хотя он и не самый высокий пши в Кабарде, зато шапка у него самая высокая!
— А вон, смотрите, еще какие-то важные птицы приближаются!
— Вижу, вижу… Ну правильно! Князь Касаев с сыновьями и со своей многочисленной и всегда голодной свитой. Уж эти повеселятся!
— Кайтукин Аслан-бек, говорят, уже здесь.
— И Атажукин Мухамед приехал.
— И Атажука Мисостов…
— И Казиев Атажука…
— Ислам-бек Мисостов…
— Какие у них одежды богатые!
— И оружие, и конская сбруя…
— Да что там говорить! У них девять шуб на одного, а у нас, бедняков, на девятерых — одна!
— Истинно так! Нам есть чем кроить, да не из чего шить…
Именитые гости, не останавливаясь, въезжали во двор. Молодые люди из семейств второстепенных и третьестепенных уорков принимали у них коней. Уорки поважнее провожали гостей в главный хачеш, где их радушно встречал хозяин дома, сидящий с теми, кто прибыл раньше. На столиках-трехножках сейчас стоят чашки с медом, блюда с орехами, сухими фруктами, с изюмом, сладкими лепешками — лакумами. Есть, конечно, и напитки — махсыма, мармажей, крепкая арака и даже несколько привезенных из Терского городка зеленоватых бутылок с русским хлебным вином. Главный пир еще впереди, а пока — спокойная неторопливая беседа.
Все знали, по какому поводу устраивается праздник, но об этом помалкивали. Гости украдкой скашивали глаза на великолепный панцирь, стоящий на отдельном столике, но не подавали виду, что заметили награду дли лучшего джигита. Зато когда сам Кургоко попросил их обратить внимание на «тот самый панцирь», гости уже без стеснения повскакивали со своих мест и, обступив столик, покачивали головами, цокали языками, любовно поглаживали потными ладонями гладко отшлифованную сталь.
— С такой одежкой никакая рукопашная не страшна! — заявил один из братьев Ахловых.
— Мне бы ее, эту одежку, — тоскливо сказал Атажука Казиев, — так бы в татарское войско и врезался! Пусть приходят крымцы!
Ислам-бек Мисостов с ехидцей возразил ему:
— Неубитого оленя не потрошат, дорогой князь. Крымцы сильны, да и панцирь пока еще не твой.
— Но и не твой! — обозлился Казиев. — И твоим не будет!
Лицо Мисостова начало медленно наливаться гневным багрянцем, но тут вовремя вмешался Кургоко, приглашая всех вернуться за столы, и не дал вспыхнуть ссоре.
* * *На дворе свежевались туши бычков и баранов, в котлы шлепались большие куски еще теплого парного мяса, ветерок носил в воздухе куриные перья и запах жаркого — это подрумянивались на вертелах вяленые бараньи бока.
Зазвучала музыка, несколько голосов затянули старинный орэд.
К шумному сборищу возле дома князя тянулись последние из опаздывающих.
— И тебя, наш могучий нарт, заманил сюда запах жаркого? — верзила Шот хлопнул по спине приятеля из соседнего хабля.
Щуплый и низкорослый молодой человек ответил с добродушной ухмылкой:
— Нет, мой малыш, для меня — звук песни, как запах жаркого! Пошли туда.
Видишь, девушки тоже…
— Нет уж, дружище Тутук, сначала я дождусь говядины из этого котелочка, а потом и танцевать пойду. Уж недолго осталось терпеть, вон пену снимать начали!
С дальнего конца выгона примчалась, разбрызгивая мелкие лужицы, стайка босоногой детворы:
— Уже здесь!
— Рысью скачут!
— Все у них, как солнце, блестит!
Зрелище и впрямь оказалось таким, что запоминается надолго. Видно, всадники, остановившись где-то неподалеку на берегу речки, вычистили одежду, помыли коней, тщательно протерли ножны шашек и кинжалов, наборное серебро уздечек. Теперь они не спеша ехали по выгону — пусть и простой люд успеет рассмотреть аталыка с его каном.
