Вальтер Скотт - Аббат
— Но откуда, милорд, и каким образом возникло такое страшное обвинение против той, которая стоит сейчас перед вами? — спросила королева Мария. — Лживая и отвратительная клевета, отравившая общественное мнение в Шотландии и сделавшая меня беспомощной пленницей в ваших руках, бесспорно еще не есть доказательство моей вины.
— Нам не требуется более веских доказательств, — ответил суровый лорд Рутвен, — чем бесстыдный брак вдовы убитого с
Главарем шайки убийц. Те, кто соединили свои руки в роковые майские дни, уже заранее объединили сердца и мысли в действиях, всего на несколько недель предшествовавших этому браку.
— Милорд, милорд! — в волнении воскликнула королева. — Вспомните-ка лучше, сколько людей помимо меня настаивало на этом роковом браке, на этом самом злосчастном событии моей и без того злосчастной жизни. Бывает, что дурные советники подсказывают монарху пагубный шаг, но хуже демонов соблазна и предательства те из них, которые требуют к ответу своего несчастного государя за поступки, ими самими подсказанные ему. Разве вы не слыхали, милорды, о договоре, который скрепили своей подписью пэры, навязывая злополучной Марии Стюарт этот злополучный союз? Боюсь, что, если заглянуть в этот договор, который обязывал меня выйти замуж за того несчастного, там окажутся имена и Мортона, и Линдсея, и Рутвена. О стойкий и преданный лорд Хэрис, не знающий обмана и бесчестья, напрасно ты преклонил тогда передо мною свои благородные колена, предостерегая от грозившей мне опасности, и напрасно ты же первый обнажил в мою защиту свой меч, когда я действительно пострадала оттого, что пренебрегла твоим советом! О верный мой пэр и надежный рыцарь, насколько отличаешься ты от тех дурных советников, которые теперь угрожают моей жизни за то, что я попала в западню, которую они же мне и расставили.
— Миледи, — прервал ее Рутвен, — мы знаем, что вы искусно владеете даром слова, и, быть может, именно по этой причине Совет послал сюда тех, кто лучше разбирается в языке сражений, чем в хитроумных уловках законоведов и в придворных интригах. Мы хотим лишь знать, согласны ли вы, при условии сохранения вашей жизни и чести, отказаться от шотландского престола?
— А кто поручится, — спросила королева, — что вы честно выполните наш договор, если я действительно обменяю сан королевы на заточение и слезы одиночества?
— Порукой послужит наша честь и наше слово, миледи, — ответил Рутвен.
— Для поруки они слишком легковесны и ненадежны, милорд, — усмехнулась королева. — Добавьте хоть щепотку пуху, чтобы утяжелить чашу весов!
— Пойдем отсюда, Рутвен! — воскликнул Линдсей. — Эта женщина всегда оставалась глуха к добрым советам и прислушивалась только к словам льстецов и лакеев. Пусть же она останется при своем отказе и пожнет его плоды.
— Погодите, милорд, — вмешался граф Мелвил, — лучше всего будет, если вы разрешите мне… всего на несколько минут… получить частную аудиенцию у ее величества. Если мое участие в посольстве преследует какую-либо цель, то только посредничество. Заклинаю вас не прекращать переговоров и не покидать замка, пока я не сообщу вам окончательное решение ее величества!
— Мы будем ждать в замке еще полчаса, — сказал Линдсей. — Но, отвергнув наше честное слово и наше поручительство, она оскорбила мою честь. Пусть же теперь хорошенько обдумает, какого пути ей придерживаться. Если по истечении получаса она все еще не согласится на требования народа, ее пребывание в этом мире не слишком затянется.
Без особых церемоний оба лорда покинули зал, прошли через приемную и спустились по винтовой лестнице; при этом было слышно, как огромный меч Линдсея ударялся о каждую ступеньку. Джордж Дуглас последовал за ними, предварительно обменявшись с Мелвилом взглядами, полными удивления и сочувствия.
Как только они вышли, королева, бросившись в кресло, заломив руки и, видимо, окончательно предавшись отчаянию, дала волю своему волнению, страху и скорби. Ее фрейлины, тоже в слезах, умоляли ее успокоиться, а сэр Роберт Мелвил, стоя на коленях у ее ног, присоединился к их мольбам. Дав выход бурному взрыву горя, Мария Стюарт наконец обратилась к Мелвилу:
— Не склоняйте колена, Мелвил, не смейтесь надо мной, выказывая почтительность, которой и следа не осталось ныне в вашей душе. Стоит ли вам связывать свою судьбу с низложенной и осужденной государыней, которой и жить-то, быть может, остается считанные часы? Моя благосклонность распространялась на вас не в большей мере, чем на других; почему же вы, в отличие от них, тщетно продолжаете изображать благодарность и признательность?
— Миледи, — ответил сэр Роберт Мелвил. — Да отвратит провидение в час величайшего горя свой взор от меня, если мое сердце не осталось сейчас столь же преданным вам, как и в дни вашего наивысшего величия.
— Преданным мне! Преданным мне! — повторила королева с оттенком презрения. — Ах, Мелвил, что это за преданность, которая шагает об руку с вероломством моих врагов. К тому же твоя рука никогда не была знакома с мечом настолько, чтобы я могла положиться на тебя там, где требуется мужская храбрость. О милая Ситон, где твой отважный отец, который не только мудр и предан, но и полон доблести?
Роланд Грейм не в силах был больше бороться с желанием предложить свои услуги столь прекрасной и столь жестоко страдающей государыне.
— Ваше величество, — сказал он, — если одна шпага сможет подкрепить мудрость этого почтенного советчика или защитить ваше правое дело, то вот мое оружие, а с ним и рука, готовая его обнажить и пустить в ход.
С этими словами он поднял одной рукой свою шпагу, а другую положил на ее эфес. Увидев юношу в этой позе, Кэтрин Ситон внезапно воскликнула:
— Я узнаю условный знак моего отца, ваше величество! — и тут же, подойдя к Роланду Грейму, схватила его за полу плаща и строго спросила, откуда у него эта шпага. Паж с удивлением ответил ей:
— Здесь как будто не место для шуток, мисс. Уж вы-то, бесспорно, лучше меня знаете, откуда и каким образом досталось мне это оружие.
— Сейчас как будто не время для глупостей, — ответила Кэтрин Ситон. — Немедленно обнажите шпагу!
— Если королева прикажет, — сказал юноша, посмотрев на свою царственную госпожу.
— Стыдись, девочка! — сказала королева. — Уж не хочешь ли ты втянуть бедного юношу в бесполезную схватку с двумя искуснейшими бойцами всей Шотландии?
— Ради вашего величества, — ответил паж, — я не побоюсь вызвать их на смертный бой.
Произнося эти слова, он наполовину вытащил шпагу из ножен; при этом клочок пергамента, навернутый на клинок, развернулся и упал на пол. Кэтрин Ситон схватила его с жадной поспешностью.
