Мика Валтари - Императорский всадник
Я хотел как можно скорее повидаться с отцом, каким бы чужим и далеким он мне теперь ни казался, однако тетушка Лелия, уже успокоившись, отвела меня в сторону и сказала:
— Лучше бы тебе никуда не ходить, пока не узнаешь всего, что творится в Риме.
Она прямо кипела от возмущения. По ее словам Клавдий в последние свои дни решил возложить на Британника мужскую тогу, несмотря на его еще юный возраст, и предупредить о неумеренной жажде власти Агриппины. И будто поэтому Агриппина отравила мужа грибами. Весь Рим говорит об этом, и Нерон тоже все знает и даже сострил, что мухомор, мол, может сделать человека богом. Ведь Клавдий, как известно, был провозглашен богом, и Агриппина распорядилась построить в его честь храм. (Пока, впрочем, нашлось мало желающих войти в коллегию его жрецов.)
— Значит, Рим все такое же болото злословья и интриг, как и прежде, — сказал я с горечью. — Давно известно, что у Клавдия был рак желудка, пускай он и не хотел себе в этом признаваться. Ты что же, нарочно хотела испортить мне настроение? Я знаю Агриппину, и я друг Нерона. Почему же я должен думать о них дурно?
— Говорят, секретарь Нарцисс сумел отвести от себя удар и избежать казни, — продолжала, не обращая внимания на мои слова, тетушка Лелия. — К чести его следует все-таки сказать, что перед своим самоубийством он сжег тайный архив Клавдия, за который Агриппина готова была отдать любые деньги, и спас этим жизнь очень многим людям. Оттого-то Агриппина и должна была удовлетвориться сотней миллионов сестерциев, вытребованных ею из наследства. Можешь думать что хочешь, но, скажу я тебе, в Риме наверняка была бы кровавая бойня, добейся Агриппина своего. К счастью, Сенека и Бурр, префект преторианцев и здравомыслящий человек, воспрепятствовали ей в этом. Сенеку избрали консулом после того, как он, желая понравиться сенату, написал на Клавдия столь злую сатиру, что теперь все просто гогочут, услышав о божественности покойного цезаря. Вообще-то я уверена, что философ попросту по-своему отомстил за изгнание. Кто хоть немного осведомлен о делах в Риме, тот знает, что Сенеку отправили в ссылку за связь с сестрой Агриппины. Бедная девочка за это поплатилась жизнью. По-моему, нам не следует ожидать добра от краснобая-философа, взявшегося за государственные дела. Перемены к худшему разительны. Молодежь позволяет себе появляться на улицах, уподобляясь бесстыдникам-грекам, в полуголом виде, благо, Клавдий умер, и теперь никто не требует, чтобы носили тоги.
Тетушка Лелия брюзжала еще долго, до самого моего ухода. Идя в дом отца на Виминале, я заметил, что римляне и впрямь ведут себя куда более раскованно, чем раньше. Кругом было много улыбок, иногда слышался громкий смех. Бесчисленные статуи Форума были испещрены эпиграммами, которые, ко всеобщему восхищению, читали вслух, и никто не пытался их соскабливать. Не смотря на то, что день едва начался, мне встретилось множество пьяных длинноволосых юнцов, бренчавших на цитрах.
В атрии Туллии по обыкновению толпилась куча просителей, ожидавших приема и надеявшихся что-нибудь выклянчить; деловито сновали взад-вперед озабоченные клиенты; к моему огорчению, я приметил также евреев, явно не желавших оставить отца в покое.
Туллия прервала оживленную беседу с двумя знатными матронами и, немало меня смутив, ринулась ко мне и сердечно обняла. Ее короткие толстые пальцы были унизаны сверкающими перстнями, а дряблую шею она пыталась прикрыть ожерельем из разноцветных каменьев.
— Ты вернулся в Рим как раз вовремя, Минуций! — воскликнула она. — Когда твой отец услышал о твоем исчезновении, он прямо-таки заболел от беспокойства и просто места себе не находил, хотя я ему и напоминала, что сам он немало скитался в дни своей юности. Слава богам, я вижу тебя бодрым и в добром здравии, негодник! Тебя что же, поколотили пьяницы в каком-нибудь вертепе Эфеса? А иначе откуда взялись эти ужасные шрамы на твоем лице? Я уж боялась, что муж мой умрет от переживаний!
Отец сильно состарился, но как сенатор стал держаться с еще большим достоинством, чем прежде. Мы с ним давно не виделись, и первое, что мне бросилось в глаза, это его печальный взгляд, какого я не видел ни у одного человека. Я коротко поведал о моих приключениях и почти ничего не стал рассказывать о плене.
Под конец скорее в шутку, чем всерьез, я спросил отца, отчего это евреи до сих пор толкутся в его приемной. Он виновато объяснил:
— Прокуратором в Иудее теперь Феликс, брат Палласа. Ты должен его помнить: это тот самый Феликс, что сочетался браком с одной из внучек Клеопатры. Его алчность стала поводом постоянных жалоб на него, хотя, быть может, все дело в том, что евреям, этим вечным смутьянам, вечно все не так. Они, например, уверяют, будто где-то кто-то кого-то и убил. Не исключено. Я вообще считаю, что вся Иудея находится в руках разбойничьей банды, потому убийствам и грабежам нет конца, а Феликс, похоже, не в состоянии навести в провинции порядок. Евреи намерены просить сенат убрать его, но разве кто-нибудь захочет вмешиваться в это дело? Паллас слишком могуществен, чтобы сенаторам взбрело в голову нажить себе врага в его лице. У сената и без того хватает забот с Арменией и Британией. Агриппина, кстати, хочет как-нибудь послушать из-за занавеса наше заседание. Во всяком случае ей там будет удобнее, чем в этой ужасной курии. Когда свершается чудо и сенат собирается в полном составе, некоторым из нас подчас приходится стоять на ногах все заседание. А зимой там безумно холодно… Может, мы с тобой сходим на днях вместе во дворец?..
— Что ты думаешь о Нероне? — с интересом спросил я.
— Я знаю, Нерон говорил, что желал бы быть неграмотным, когда впервые в жизни подписывал смертный приговор, — сказал отец. — Может, он и действительно надежда человечества, как многие искренне полагают. Во всяком случае, часть своих судебных полномочий он передал консулам и сенату. Но сделал ли он это из уважения к отцам-сенаторам или чтобы освободиться для других, более приятных занятий, я не знаю.
Отец говорил торопливо и рассеянно. Он морщил лоб, смотрел куда-то мимо меня и, казалось, совершенно не интересовался государственными делами. Внезапно он пристально взглянул мне в глаза и спросил:
— Минуций, сын мой, что ты собираешься делать дальше?
— Два долгих года меня унижали и оскорбляли, и я, как раб, провел их в мрачной пещере, — отозвался я резко. — Два года моей жизни богиня счастья из прихоти отняла у меня! Я стремлюсь сейчас только к тому, чтобы наверстать упущенное и изо дня в день доставлять себе удовольствие, пируя и развлекаясь.
Отец плавно повел рукой, указывая на окружающую нас роскошь.
— Я, наверное, тоже заключен в мрачную пещеру, — сказал он серьезно и очень грустно. — Я стал невольником обязанностей и почестей, которых вовсе не добивался. Ты же плоть от плоти твоей матери и потому не должен губить свою жизнь понапрасну. У тебя сохранилась чаша матери?
