Андрей Орлов - Харбинский экспресс-2. Интервенция
– И кто ж его совратил? – развязно спросил Агранцев.
– Вы, господин ротмистр, извольте не перебивать. Желаете слушать – слушайте, нет – возвращайтесь на второй этаж, в компанию к Ложкиной.
Агранцев на сей реприманд ничего не ответил. Закинул ногу на ногу, сцепил на колене пальцы.
– По этому делу – я имею в виду «Метрополь» – у меня работали двое, – говорил полковник. – Чиновник для поручений Грач и еще один, начинающий. Звали его – Вердарский Петр Александрович.
– Звали? – не удержался Дохтуров.
– Да. Ныне в живых ни того, ни другого. Если б один сгинул, еще можно было думать на стечение обстоятельств. Но двое сразу – тут всякому ясно, что дело нечисто. Несомненно, успели они что-то вызнать. Нечто такое, через что злоумышленники никак не могли их оставить в живых. Да только вопрос: что именно?
Полковник вопросительно посмотрел на сидевших перед ним, словно ожидал услышать правильный ответ. Не дождавшись, он продолжил:
– К этим двоим мы еще вернемся. А с секретарем дело было так. В конце прошлого года познакомился он с неким представительным господином, отрекомендовавшимся отставным генералом. Знакомство было случайным, пустяковым, но для моего Поликарпа весьма и весьма лестным. Как же, его превосходительство соизволил обратить внимание на скромного чиновничка!
И потому, когда генерал поинтересовался, чем занимается мой Поликушка, тот распушил хвост. Дескать, пребывает на ответственнейшем посту и очень ценим начальством, а потому допущен ко многим важным служебным секретам. И не пришло, дураку, в голову, что ни при каких обстоятельствах не мог полицейский письмоводитель заинтересовать своею особой армейского генерала. Если только у того не имелось определенной и своекорыстной цели.
А между тем генерал взял да и пригласил его в ресторан. Через день – снова. И еще. Да и не в какие-нибудь, а самые что ни есть дорогие: «Palace de Paris», «Меркурий». Яства, каковых несчастный Поликарп в жизни не пробовал. Шикарная публика. Ну и, конечно, женщины. Тут ведь как: человек слаб, а грех сладок. В общем, закружилась бедная секретарская голова. Дамы его и сгубили. Он ведь с младых лет не слишком был привечаем прекрасным-то полом. (Чему тут причина, сказать не берусь.) Через это, натурально, страдал.
И вдруг все волшебным образом переменилось! На него стали обращать внимание. Смеяться его шуткам. Искать внимания. И – что главное для Поликашки – в интимности перестали отказывать.
А отставной генерал все подбадривал: так и нужно! Иначе что твоя жизнь? Просиживать портки в присутствии? Так это и не жизнь вовсе. Так, недоразумение… Вскоре же он объяснил наглядно злополучному секретарю, что такое настоящая жизнь. И начал с фотографических карточек, которые вы, доктор, недавно у меня видели. Точнее, с той самой, где известная вам персона запечатлена с двумя куколками. Это было сделано для наглядности. И ресторанных гетер Поликашке стало уж недостаточно, пустился он во все тяжкие. Забегая вперед, скажу – к хлыстам тоже попал с генеральской протекции. У того были удивительно широкие связи.
Известно – коготок увяз, всей птичке пропасть. Заагентурил генерал Поликарпа железно. Секретарь и сам не заметил, как стал докладывать генералу секретные сведения, о которых должен был забывать, переступив порог управления. Сперва передавал на словах, после стал делать списки с некоторых документов.
Но это было так, можно сказать, эпизодически. А недавно нашлась для Поликарпа настоящая работенка. Вы, верно, догадываетесь, с чем это связалось по времени?
– Полагаю, с пожаром в гостинице, – ротмистр выжидающе посмотрел на полковника.
Тот поморщился:
– Нет. Это событие недавнее. Скажите, доктор, – он повернулся к Дохтурову, – вы когда появились в Харбине?
– Тому назад несколько месяцев.
– Вот тогда и заработал мой Поликушка в полную силу. Освещал для генерала отчетность по попавшим под негласный контроль. Особенно интересовался тот, нет ли среди них врачей. Так что, Павел Романович, вас тут давно ждали. Но, похоже, не знали в лицо. Кстати, Поликарп сообщил, что за неделю до пожара его патрон перестал с ним общаться вживую. Сносились исключительно записками, и передавал их китайский мальчишка.
– По-моему, я этого мальчишку знаю… – проговорил Павел Романович. – Только это на самом деле никакой не ребенок. Именно он пытался убить меня в доме на Оранжерейной.
– Вы правы. Кстати, наш секретарь (теперь уже бывший) уверяет, что не знал ни смысла, ни целей поступавших ему заданий. Да и где ему разобраться, с его-то умишком…
– А что было дальше? – спросил Павел Романович. – Но прежде скажите: патрон вашего Поликарпа – это и есть генерал Ртищев?
– Он рекомендовался иначе. Однако вы сами опознали его на карточке. Значит, так все и есть.
– Но каковы цели?
– Этого Поликарп не сказал, – ответил полковник. – Он ведь был инструментом. Зато поведал, по какой причине погибли Грач и Вердарский.
– Полагаю, он сам приложил к этому руку, – проговорил ротмистр.
– Именно так. Вердарский погиб потому, что он видел в Модягоу, куда он поехал по моему заданию, некоего китайчонка, густо разрисованного татуировкой. Все произошло случайно – одежду с него сдернули в уличной драке, и Вердарский стал невольным свидетелем. Он и сам не понял значения того, что увидел. Однако же упомянул в рапорте. Секретарь, этот рапорт читавший, сообщил своему патрону. Результат нам известен.
Кстати, почти одновременно с Вердарским был устранен некий уголовник Чимша, с которым мой работник сошелся как-то уж чересчур тесно.
– Но это все чушь! – вдруг крикнул Агранцев.
Карвасаров прищурился:
– Что вы хотите сказать?
– Да про вашего фальшивого Поликарпа! Как так он ничего не знал? Тоже мне, нашли инструмент. Все он прекраснейшим образом ведал. Ведь рапорт от этого Вернадского…
– Вердарского, – поправил его Карвасаров.
– Да один черт! Этот рапорт поступил тогда, когда мы все по тайге шлялись. И генерал Ртищев тоже – а вы ведь его имеете в виду под словом «патрон»? В таком случае никаких указаний секретарю он отдавать не мог! Снестись с ним он мог лишь по беспроволочному телеграфу. А такого средь маньчжурских сопок взять ему было негде. И потому получается, что этот мерзавец (я имею в виду Поликарпа) действовал самостоятельно. И, думаю, совершенно осмысленно.
Карвасаров помолчал какое-то время. Потом ответил:
– Я бы с вами мог согласиться, если б не одно обстоятельство.
– Какое же?
– Вы исходите из посылки, будто генерал (станем условно считать, то был именно Ртищев) действовал самостоятельно. Но кто сказал, что это действительно так? Я склонен считать, что у него имелись свои вдохновители.
