Бернард Корнуэлл - 1356
— Первая баталия бьётся с врагом, — объяснил король.
— Хвала Господу, — пробормотал Бессьер, потом махнул пухлой ручонкой в сторону баталии герцога Орлеанского, дожидавшейся в долинке меж двух холмов. Латники герцога были пеши, но осёдланных лошадей держали наготове на случай, если понадобится преследовать разбитого противника.
— Почему же, — осведомился кардинал, — воины вашего брата не присоединятся к этому богоугодному занятию?
У короля гневно раздулись ноздри, но он сдержал злость. Он нервничал. Он надеялся, что баталия дофина самостоятельно справится с англичанами. Увы, те сопротивлялись упорно и стойко, несмотря на многодневную голодовку. От отчаяния, наверно.
— Мой брат выступит, когда получит приказ выступить, — сухо сказал король.
— Вопрос пространства, Ваше Высокопреосвященство, — вежливо вмешался граф Вантадур.
Юный фаворит короля, он чувствовал нарастающее монаршее раздражение и счёл нужным избавить патрона от необходимости объяснять очевидные вещи.
— Пространства? — повторил кардинал.
— У врага, Ваше Высокопреосвященство, сильная позиция, — охотно просветил его граф, рукой очерчивая вершину английского холма, — Видите изгородь? Она стесняет наш манёвр.
— А, — неуверенно произнёс Бессьер.
Изгородь он увидел. Смысла объяснений графа, правда, не уловил.
— Почему же мы не наступаем всеми имеющимися силами? — не унимался кардинал.
Граф развёл руками:
— Потому что ни королю, ни кардиналу не налить литр вина в поллитровую кружку, Ваше Высокопросвященство.
— Вздор. Надо лить вторые поллитра, когда выпиты первые.
Граф тонко улыбнулся:
— Вы правильно поняли мою мысль, Ваше Высокопреосвященство.
Понять, выпиты ли «первые поллитра» за изгородью, и что вообще там творится, с вершины французского холма не представлялось возможным. Шла драка, но кто в ней брал верх? У западной оконечности изгороди толпились французские воины, то ли ожидая, когда придёт их черёд вступить в бой, то ли, наоборот, уклоняясь от боя. С холма тёк вниз тонкий ручеёк раненых. Как ни распинался перед кардиналом Вантадур, Бессьеру всё равно казалось, что к изгороди надо послать всех солдат до единого; его бесило бездействие баталий короля и герцога Орлеанского. Будучи умным человеком, он делал выводы из того, что зрели его глаза. А зрели они треплющуюся на ветру орифламму, флаг, который её хранитель, Жоффруа де Шарне, бережно свернёт, когда король решит, что его подданные могут брать пленных без вреда для общего дела. То есть только тогда, когда хребет англичанам будет перешиблен. А потому Бессьер зло сопел, косясь на двухвостый стяг. Ну, не глупость ли дать прохлаждаться двум третям армии, втрое уменьшая шансы Франции одержать, наконец, долгожданную победу над заклятым врагом? Сопел, но вслух не высказывался. Как-никак, при избрании нового папы без помощи короля Иоанна Бессьеру не обойтись.
— Ваше Высокопреосвященство? — отвлёк кардинала от невесёлых дум граф Вантадур.
— Да, сын мой?
— Вы разрешите мне…? — вельможа робко протянул ладонь к «Ла Малис», покоящейся на руках у Бессьера.
— Извольте, сын мой.
Граф трепетно коснулся изъеденного ржавчиной меча, смежил веки и стал молиться. Прочитав молитву, выдохнул:
— Нам суждено победить.
— Такова Господня воля, — подтвердил кардинал.
В тридцати шагах от Бессьера истекал потом граф Лабрюиллад. На нём была надета куча одёжек: холщовое нижнее бельё, кожаная безрукавка и штаны, кольчуга на кожаной же основе и поверх всего этого паркого обмундирования — дорогущий пластинчатый доспех. А ещё у графа распирало мочевой пузырь. Ночь напролёт Лабрюиллад пьянствовал, и теперь его сводило с ума желание облегчиться, но он боялся, что, пустив струю, он одновременно наложит в штаны (с животом у графа тоже не ладилось). Иисусе Христе и святые заступники, думал Лабрюиллад, быстрей бы уж дофин перебил англичан. Почему он возится так долго? Граф перенёс вес с одной ноги на другую. Благо, хоть следующей в бой пойдёт баталия герцога Орлеанского. Лабрюиллад вручил маршалу де Клермону внушительную сумму за то, чтобы попасть со своими воинами в королевскую баталию, последнюю в очереди на убой. А там, глядишь, до неё и вовсе очередь не дойдёт. Безмозглый шотландец, чёрта ему в печень, убедил короля драться пешими. Что за глупость! Если англичанам с шотландцами угодно сражаться, как вонючие крестьяне, пусть сражаются. А благородное сословие Франции веками бьётся с врагом исключительно верхом. На то оно и благородное сословие. Как без коня благородный человек спасёт свою драгоценную жизнь? Лабрюиллад тихо застонал.
— Ваше Сиятельство? — почтительно произнёс его знаменосец, решив, что его хозяин что-то сказал.
— Ничего, — буркнул Лабрюиллад.
Взвесив за и против, он рискнул облегчить мочевой пузырь. Будь, что будет. Моча тёплым ручейком побежала по ногам и закапала с защищающей пах латной юбки. Слава Господу, героическим усилием удалось совладать с бунтующим кишечником. Хвосты орифламмы справа и впереди от графа вились на ветру. Ничего, благодушно думал граф, скоро её спрячут, и можно будет спустить с поводка его ребят. Пусть поймают наглого гасконского выродка. Надо же, де Веррек посмел угрожать ему, Лабрюилладу, через того неудачника, что стал посмешищем, будучи ссажен с коня на глазах двух воинств! Плевать. Вряд ли у Роланда останутся силы дерзить после процедуры, которой собирался его подвергнуть граф. У Виллона, к примеру, не осталось. Граф довольно хихикнул.
— Гонцы! — разнеслось по рядам.
Граф вытянул шею, всматриваясь. От английского холма по долине скакали два всадника. Сердце Лабрюиллада забилось сильнее. Единственная весть, которая его обрадовала бы, — это то, что сопротивление англичан сломлено, и можно поохотиться за пленниками.
Первый из вестников, жуткий шотландец по имени Скалли в шлеме с поднятым забралом, промчал мимо графа, бросив на него взгляд, от которого у Лабрюиллада ослабли коленки, и содержимое успокоившегося было живота вновь запросилось наружу. Жюпон дикаря был запятнан кровью, и казалось, будто сердце Дугласов пылает. Помятые кое-где латы тоже покрывала кровь. Шотландец осадил коня перед кардиналом и прорычал:
— Мне нужен колдунский меч!
— Что сказало животное? — осведомился Бессьер у отца Маршана, кобылка которого стояла чуть позади кардинальской.
Скалли изъяснялся по-английски. Даже понимай кардинал этот язык, едва ли продрался бы сквозь чудовищный выговор шотландца.
— Чего ты хочешь? — спросил Скалли отец Маршан.
