Александр Дюма - Графиня де Шарни
И он небрежно уронил картонку на стол.
После этого замечания Калиостро разговор Босира и Николь пошел еще оживленнее.
Наконец Босир решился.
Он подошел к Калиостро с протянутой рукой, как ловкий посредник, намеревающийся заключить нерасторжимую сделку.
Однако граф, нахмурившись, отступил.
— Сударь! — заметил он. — Между дворянами довольно честного слова. Я дал вам свое слово, дайте и вы мне свое.
— Слово Босира, господин граф, что мы договорились.
— Этого достаточно, сударь, — произнес Калиостро.
Он вынул из жилетного кармана часы с портретом прусского короля Фридриха, украшенным бриллиантами:
— Сейчас без четверти девять, господин де Босир, — сказал он. — Ровно в девять вас ждут под аркадами на Королевской площади со стороны особняка Сюлли; возьмите десять луидоров, положите их в карман камзола, потом наденьте мундир, берите шпагу, ступайте по мосту Норт-Дам и следуйте по улице Сент-Антуан — не надо заставлять себя ждать!
Босиру не нужно было повторять одно и то же дважды. Он взял десять луидоров, опустил их в карман, надел мундир и прицепил шпагу.
— Где я найду господина графа?
— На кладбище Сен-Жан… Когда нужно без помех побеседовать о деле, подобном этому, лучше делать это среди мертвых, нежели среди живых.
— В котором часу?
— Сразу, как только вы освободитесь; тот, кто придет первым, подождет другого.
— У господина графа еще есть дела? — с беспокойством спросил Босир, видя, что Калиостро не собирается уходить.
— Да, — отвечал Калиостро, — мне нужно побеседовать с мадемуазель Николь.
Босир сделал нетерпеливый жест.
— Можете быть спокойны, милейший господин де Босир; я не посягнул на ее честь, когда она была девицей, тем более я не причиню ей зла, когда она стала матерью семейства. Ступайте, господин де Босир, ступайте!
Босир взглянул на Николь так, словно хотел сказать: «Госпожа де Босир, будьте достойны доверия, которое я вам оказываю». Он нежно поцеловал юного Туссена, почтительно поклонился графу Калиостро, так и не сумев скрыть своего беспокойства, и вышел в ту минуту, когда на соборе Парижской Богоматери пробило без четверти девять.
V
ЭДИП И ЛОТ
Время приближалось к полуночи, когда какой-то человек вышел с Королевской улицы на улицу Сент-Антуан, прошел по ней до водовзводной башни Святой Екатерины, остановился на минуту в его тени, чтобы убедиться в том, что за ним нет слежки, потом свернул в переулок, который привел его к особняку Сен-Поль; оттуда он двинулся по почти неосвещенной и совершенно безлюдной улице Короля Сицилийского; чем дальше он шел по ней, тем медленнее становились его шаги; он неуверенно свернул на улицу Белого Креста и, терзаемый сомнениями, остановился перед решеткой кладбища Сен-Жан.
Он замер, словно опасаясь, что из-под земли вот-вот появится привидение, и стал ждать, смахивая рукавом сержантского мундира капли пота, градом катившегося по его лицу.
В ту самую минуту как начало бить полночь, нечто похожее на тень скользнуло между тисовыми деревьями и кипарисами. Тень эта приближалась к решетке, и вскоре стало слышно, как в замке поворачивается ключ, из чего можно было заключить, что призрак, если это был он, может выходить не только из могилы, но потом еще и с кладбища.
Заслышав скрежет, сержант отступил.
— Что, господин Босир, не узнаете меня? — послышался насмешливый голос Калиостро. — Или, может быть, вы забыли о нашем свидании?
— A-а, это вы, тем лучше! — вздохнул с огромным облегчением Босир. — Эти чертовы улицы темные и пустынные, и не знаешь, что лучше: встретить там кого-нибудь или шагать в одиночку.
— Ба! Чтобы вы чего-нибудь боялись в какое бы то ни было время дня или ночи?! — воскликнул Калиостро. — Вы не заставите меня поверить в эту небылицу. Такой храбрец, как вы, да еще со шпагой на боку!.. Идите-ка сюда, по эту сторону решетки, дорогой господин де Босир, и можете быть уверены в том, что здесь вы встретитесь только со мной.
Босир последовал приглашению, и замок, проскрежетавший недавно затем, чтобы отворить перед сержантом ворота, теперь снова заскрежетал, запирая их за ним.
— Ну вот! — сказал Калиостро. — А теперь идите вот по этой тропинке, милейший, и в двадцати шагах отсюда мы найдем нечто вроде разрушенного алтаря. На его ступенях мы можем спокойно поговорить о наших делишках.
Босир счел долгом подчиниться Калиостро, но не без колебания.
— Где, черт возьми, вы видите здесь тропинку? — спросил он. — Я вижу только колючки, которые впиваются мне в щиколотки, да траву по колено.
— Надобно признать, что это кладбище одно из самых запушенных, какие я знаю, да это и неудивительно, ведь вы знаете, что здесь в основном хоронят казненных на Гревской площади, а с этими беднягами никто церемониться не будет. Впрочем, дорогой господин де Босир, здесь немало истинных знаменитостей. Если бы было светло, я показал бы вам, где похоронены Бутвиль де Монморанси, обезглавленный за участие в дуэли; шевалье де Роган, казненный за участие в противоправительственном заговоре; граф де Горн, колесованный за убийство еврея; Дамьен, четвертованный за попытку убийства Людовика Пятнадцатого, да мало ли еще кто… Вы, господин де Босир, напрасно так плохо отзываетесь о кладбище Сен-Жан: оно запущено, но весьма населено.
Босир следовал за Калиостро, стараясь идти след в след, как солдат второй шеренги шагает обычно за направляющим.
— А! — вдруг воскликнул Калиостро, внезапно остановившись, так что не ожидавший этого Босир уткнулся животом ему в спину. — Смотрите-ка, вот совсем свежая; это могила вашего собрата, Флёр-д’Эпина; один из убийц булочника Франсуа, он был неделю тому назад повешен по приговору Шатле; это должно вас заинтересовать, господин де Босир; он, как и вы, был в прошлом унтер-офицером, мнимым сержантом, а в действительности — вербовщиком.
Зубы Босира так и застучали от страха. Ему казалось, что колючки, среди которых он продирался, были на самом деле скрюченными пальцами, вылезавшими из-под земли, чтобы схватить его за ноги и дать понять, что сама судьба уготовила ему здесь место для вечного сна.
— Ну вот мы и пришли, — заметил Калиостро, останавливаясь возле развалин.
Усевшись на обломках, он указал Босиру на камень, который, будто нарочно, был положен рядом с первым для того, чтобы Цинне не пришлось подвигать его к тому месту, где восседал Август.
Было самое время: ноги бывшего гвардейца так дрожали, что он скорее упал, нежели сел на камень.
