Александр Лермин - Сын графа Монте-Кристо
— Да, граф,— серьезным тоном ответил Фанфаро.— Вся наша жизнь состояла из прыжков и кувырканий. К счастью, при этом мы не сломали шею. Впрочем, из всей компании я один навсегда отказался от своего прежнего ремесла.
— Вспоминая о нем лишь тогда, когда надо помочь ближнему, — многозначительно заметил граф.
— Это вы насчет башни? Стоит ли толковать о такой безделице! Посмотрели бы вы, какие штуки до сих пор проделывают Медное Жерло и Бобишель!
Монте-Кристо не сводил глаз с Фанфаро и его жены, которая также скорее походила на потомственную аристократку, чем на жену колониста. Что все это значило?
Г-жа Караман весело болтала с Перепелочкой, между тем как Клари всецело завладела Иреной.
Вечером за ужином граф сказал:
— Любезный хозяин, я не знаю, кто вы такой, но тем не менее позвольте мне выпить за ваше здоровье и за здоровье остальных колонистов. Да сохранит вас Бог, по воле которого вы в глубине пустыни нашли свое счастье!
Растроганный Фанфаро поблагодарил графа, тост которого был единодушно принят всеми.
— Господин Фанфаро,— сказала гувернантка,— не расскажете ли вы нам теперь историю вашей жизни? Я бы очень хотела узнать ее.
— Что ты скажешь на это, Ирена? — спросил у жены Фанфаро.
— Я не имею ничего против этого,— ответила та.
— А вы, остальные — Медное Жерло, Перепелочка и Бобишель?
— Рассказывай, голубчик!
— В таком случае, я начинаю,— произнёс Фанфаро.
Часть третья
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ФАНФАРО
1. Нападение
В середине декабря 1813 года одинокий всадник ехал по дороге, пролегавшей в Шварцвальде между Альт-Брейзахом и Фрейнбургом. Это был человек средних лет, в длинном коричневом сюртуке, таких же рейтузах и кожаных штиблетах. Его напудренные волосы были перехвачены черной лентой, и фуражка с большим козырьком защищала его лоб от лучей заходившего солнца.
Наступала ночь. Лес и дорога погрузились во мрак.
Недалеко от Фрейнбурга поднимается высокий, одиноко стоящий холм, называемый Императорским Троном, ступени которого состоят из темных базальтовых широких глыб. Одинокий всадник был верным слугой маркиза де Фужерез, и звали его Пьер Лабарр.
Чем темней становилось, тем более беспокоился он. Пьер постоянно пришпоривал лошадь, но утомленное животное часто спотыкалось о камни и древесные корни.
— Скорей, Марготта,— понужал Пьер,— ты же знаешь, с каким нетерпением нас ждут, к тому же мы везем добрые вести.
Лошадь как будто поняла эти слова и прибавила шагу. Поднялась буря, а рев горного потока был подобен похоронному звону. Когда Пьер доехал до того места, где дорога разделялась надвое — одна вела к Брейнзаху, другая — к Нудельфигену, он остановил лошадь, привстал на стременах, осмотрелся кругом, покачал головой и пробормотал:
— Странно! Нигде никого не видно, а между тем я ясно слышал топот лошади.
Он сунул руку в боковой карман и прошептал:
— Портфель на месте. Вперед, Марготта, надо скорее добраться до дому.
В этот самый момент за его спиной ясно раздался топот лошади, что-то вспыхнуло, и мимо Пьера, как молния, промчался всадник и исчез из виду.
Лабарр не был суеверным человеком, тем не менее ему невольно пришли на ум легенды о привидениях. Но он тотчас же сообразил, что всадник был не дух, а разбойник. Пьер взялся за пистолет, взвел курок и поехал дальше, бормоча:
— Не робей, голубчик. Даст Бог, ты еще сумеешь постоять за себя.
Он уже приближался к Фрейнбургу, когда грянул выстрел. Пьер глухо вскрикнул: пуля угодила ему в грудь.
Корчась от боли, слуга склонился на шею лошади, и в этот момент из-за кустов выскочил закутанный в длинный плащ человек.
Он бросился к раненому и схватил его лошадь под уздцы.
— Не торопись, негодяй,— простонал Пьер и выстрелил в разбойника.
Бандит вскрикнул и исчез в темноте. Лабарр выстрелил ему вдогонку, но, видимо, промахнулся.
— Не будь у меня на груди кожаного портфеля, пришлось бы отправиться к праотцам,— сказал Пьер и поехал дальше. Негодяй целился отлично, у него глаз, как у совы. А теперь вперед, к дому, не то наткнешься на другого мерзавца.
За его спиной снова раздался лошадиный топот, очевидно, разбойник не хотел быть узнанным.
— Странное дело,— пробормотал Пьер.— Я не видел его лица, но он показался мне знакомым…
2. В лучах «Золотого солнца»
Дядюшка Шванн, хозяин гостиницы «Золотое солнце», считавшейся одной из лучших в Сант-Аме, довольно значительном местечке, лежавшем среди Вогезских гор, был в больших хлопотах. Несмотря на дурную погоду, в гостинице в это утро поселилось трое путешественников, позднее должны были приехать еще шестеро.
Рано утром Шванн забрал на кухню чуть ли не всех кур и цыплят с птичьего двора. Кухарка и ее помощницы усердно за них принялись, а хозяин между тем вышел на крыльцо.
Вдруг за его спиной раздался громкий хохот, от которого задрожали стекла в окнах гостиницы, и Шванн быстро обернулся. В ту же минуту на его плечи легли мускулистые руки и кто-то звонко его поцеловал.
— Это что такое? — проворчал хозяин, тщетно стараясь освободиться из объятий.— Черт меня побери, да это же мой старый приятель — Медное Жерло — сжал меня в своих железных тисках! — выкрикнул он наконец со смехом.
Ответом ему был новый хохот гостя-великана, семи футов росту, который сказал:
— Точно так, дядюшка Шванн,— Медное Жерло собственной персоной!
Хозяин дружески приветствовал своего гостя и тотчас же послал служанку в погреб за бутылкой вина.
— Садитесь, любезный Жирдель,— предложил Шванн и наполнил стаканы.
Великан весело улыбнулся и чокнулся с хозяином. Внешность его невольно бросалась в глаза. Горбатый нос, большой рот, белые блестящие зубы, густые белокурые волосы и широкие мускулистые плечи. Все выдавало в нем громадную силу. Костюм его состоял из желтого жилета с пуговицами величиной с тарелку, темно-коричневого сюртука, богато вышитого серебром, черных бархатных панталон и башмаков с огромными пряжками.
— Позвольте мне еще раз обнять вас, дядюшка Шванн,— сказал гигант, поднимаясь с места.
— Только не задушите меня…
— Вы рады нашему свиданию?
— Конечно. Как же вы поживаете?
— Помаленьку. Грудь моя все так же еще крепка, как любая наковальня,— ответил великан и хлопнул себя по груди.
— А дела как?
— Тоже шли недурно, жаловаться не могу.
— Где же ваша труппа?
— Идет сюда. Фура тянется, как черепаха. Да моим старым клячам меня, пожалуй, и не увезти. Вот я и пришел в авангарде, пешком.
