Александр Мазин - Княжья Русь
– Это что, из здешних детских? – спросил Гошка, кивнув на мальчишку.
– Не-е… – мотнул головой Кишка. – Скоморох местный. Это их возок. Они на рынке чудеса всякие показывают. Будет досуг, сходим поглядим. Занятно.
Возов было много, но двигались они споро. У ворот их принимали стражи в забавных рубахах без рукавов, бородатые, с намотанной на головы тканью. Похоже летом в степи на шлемы накручивали, чтоб солнце меньше грело. Но у этих шлемов не было – только холстина.
Вои эти были очень веселые. Язык их был похож на хузарский и немного – на печенежский. Хотя попадались и словенские слова, и ромейские.
Стражники улыбались часто, шутили с возницами и меж собой, да еще, к удивлению Гошкиному, торговались, будто на рынке. И мыто со всех брали разное.
С пестрым возком и вовсе непонятно получилось. Из возка вылезли наружу двое мужей и две бабы. А в сам возок залез здоровенный усатый страж с золотой бляхой на круглом брюхе. Верно, здешний сотник. Побыл внутри некоторое время, потом вылез, очень довольный, завязывая шелковый пояс. Скоморохи полезли внутрь и проехали в ворота, ничего не заплатив. Но Гошка заметил, что смуглый мальчишка больше не улыбался. Глядел хмуро, будто его сильно обидели.
Дошла очередь и до русов.
Кишка, умильно улыбаясь, сунул пузатому сотнику тугой мешочек.
Тот, с непроницаемым лицом, уронил мешочек в сумку на поясе и махнул своим людям.
Гошка ожидал, что их тут же пропустят в город. Кишка, видно, тоже этого ожидал. И возчик, уже взявшийся за вожжи… Но пузатый встал на пути, а голорукие стражники налетели на возы, как муравьи. Увязанные кипы мехов полетели на дорогу.
Кишка возмущенно закричал. Пузатый рявнул, ухватился за саблю, вытащил ее из ножен наполовину да так и остался стоять, пока его люди продолжали безобразничать.
Гошка поглядел на Богуслава. У того на скулах вздулись желваки…
Но он ничего не сказал.
А Кишка перестал орать, утер пот и полез за пазуху. Еще один мешочек перекочевал в сумку пузатого. Тот снова рявкнул – и стражники потеряли к русам интерес, занявшись телегами купца из племени торков.
Приказчики и челядь быстренько покидали товар обратно в телеги, и караван въехал в узкие ворота.
– Гадина! – в сердцах бросил Кишка. – Вдвое против положенного взял. Бородой Волоха клянусь, половину себе захапает.
– Пожалуемся? – предложил Богуслав.
– Кому? – горестно вздохнул Кишка. – Местный тиункади против своих не пойдет. Только еще денег вытянет, а к правителю – без толку. Вот кабы у нас с ними, как с ромеями, торговый договор был, тогда другое дело. А так… Что хотят, то и творят.
– Зачем же тогда мы с ними торгуем? – удивился Гошка.
– Так все равно выгодно, – Кишка снова вздохнул. – У черных булгар всё, почитай, втрое дешевле, чем у ромеев, а дорога короче. И товар хороший. Вот взять хотя бы стекла, которые у вашего батюшки в окнах вместо слюды стоят… Здешняя работа. Ну да ничего. Здесь, в Булгаре, подворье наше не из последних. Там передохнем, покушаем. Потом в баньку сходим… Здешняя банька не такая, как у нас, но вам понравится. И девки тутошние, хоть и чернявые да смуглые, будто кикиморы, а такое умеют…
– Не искушай, – Богуслав улыбнулся. – У меня жена молодая…
– Так то жена, а то – девки, – Кишка ухмыльнулся, показав недостаток двух зубов.
Богуслав хмыкнул. Но возражать не стал. В плотских радостях он себе не отказывал. И была на то веская причина. С женой у него – не заладилось. Не было у них в постели радости. Знал бы, может, и не женился бы.
С первой ночи пошло. И так и этак пытался Славка порадовать жену, но вышло только хуже. Славка не понимал ровно ничего: знал, что любит, знал, что хочет, а вот…
Лишь под утро заставил-таки плачущую Лучинку признаться, что дело – в Мокоши. Отреклась от нее Лучинка, и теперь не будет ей ни плотской радости, ни щедрого лона. Не простит ей Мокошь отступничества, к коему ее боярыня принудила.
Богуслав, признаться, тогда не поверил. Решил: со временем пройдет.
Не прошло. И детей у них не намечалось, будто и впрямь обиженная богиня затворила Лучинкино лоно. Год прошел – ничего. Два – ничего. Обидно было Богуславу. То есть он понимал, что Лучинке – много хуже, но ему от того – не легче. Сердился на мать: зачем заставила девушку отречься? Но Сладислава вины не признала:
– Веры в вас нет! – отрезала она. – Ты что ж думаешь: Бог наш слабее какой-то там Мокоши?
Славка с матерью спорить не стал, но про себя подумал: Бог-то, конечно, сильнее, но у Него таких, как Лучинка, – целый огромный мир. А Мокошь – вот она, здесь. И вполне может навредить, потому что это Христос велик и всех прощает, а местные боги мелкие – обидчивы и злопамятны.
В Киеве Славка себя сдерживал: берег чувства жены, но, покидая родной кров, брал девок с жадностью, без счета. И всем с ним было хорошо.
В Булгаре Богуслав тоже не собирался отказываться от постельных игр. Но – с должной осторожностью. Законы Мухаммеда заставляли женщин прятать лица, а за прелюбодеяние карали беспощадно.
Всё тут было сложно. И дело, порученное ему великим князем, дело, что поначалу казалось легким, на поверку оказалось не таким уж простым. В Киеве думалось просто: разведать слабые места, подкупить нужных людей, чтобы, когда придет пора, открыли Владимиру ворота. Не Славкой этот подход придуман, но Славка его уже применял, и применял успешно.
Однако то, что вполне годилось для маленьких городков, для огромного богатого Булгара оказалось малопригодным. Если в том же Червне Богуслав чувствовал себя обладателем несметных богатств, то здесь люди при власти сами могли кого хошь подкупить. А народишко помельче возможности имел ничтожные, а прав еще меньше. Разве что выдать властям лазутчика, что пытается подговорить против власти. За те мешочки, что стражник у ворот присвоил, в Германии можно было начальника всей стражи купить. Это ж сколько такому надо дать, чтоб эмира своего предал? Да что – эмира! Полной сумы серебра мало будет, чтоб такой вот десятник местом своим доходным рискнул.
Ехали неширокими улочками меж глиняных стен. Кишка, бывавший здесь не раз, легко находил дорогу. Богуслав приглядывался. Прикидывал, как вести бой, если удастся прорваться в город. Получалось – сложно. Сплошные стены с запертыми узкими воротами образовывали опасный лабиринт. Даже встав на седло, мало что увидишь. Зато сверху на голову может запросто прилететь горшок с нечистотами. Или что-нибудь посерьезней. Еще Богуслава удивило отсутствие женщин. Редко-редко проскользнет темная фигура, закутанная в ткань с ног до головы. Или проковыляет старая карга, прелести которой уже лет тридцать можно не скрывать – никого не соблазнят.
