Юрий Никитин - Князь Рус
– Корнило…
– Княже, – голос Корнила стал строже, – ты думаешь, я волхв и потому настолько блюду свои обычаи, что все чужое изгоняю лишь потому, что чужое… ну-ну, не спорь, по глазам зрю! Нет, и даже не потому, что, мол, мне она пришлась не по сердцу. Как раз по сердцу, что мне и больно. У нас еще нет своих обычаев… твердых обычаев!.. Мы их творим сейчас на ходу. И в этом наша сила. Сам разумеешь, обычаи в лесах Севера должны быть другие, чем в нашей прежней жизни. Я боюсь, что зов крови у нее окажется сильнее зова сердца.
– Но разве она еще не доказала…
– Нет. Сам знаешь, что нет. То, что носит нашу одежку? Змея даже шкуру сбрасывает каждую весну!
Вечером в доме Соломона горели все светильники. Челядь таскала в большую комнату еду, холодную воду, хлеб. Когда на небе высыпали звезды, в дом начали стягиваться старейшины, знатные люди, книжники. Позже всех пришел, громко стуча подкованными сапогами на крыльце, Иисус.
На него посматривали искоса, с осторожностью. Конечно, он не покидает крепостной стены до темноты, когда скифы уж точно не полезут, его опоздание понятно, но все же чувствовалось, что запоздал нарочно, давал понять, что без его слова военачальника все их сборище – пустая трата времени.
Соломон поднял на него усталые глаза с покрасневшими белками:
– Иисус, как я уже говорил, скифы собирались забросать ров хворостом и захватить град. Поверь, они это бы сумели. Не знаю, сколько бы их погибло… может быть, почти все, но и мы бы погибли до последнего человека.
Иисус сел, кулаки положил на столешницу, ноги вытянул. Он чувствовал на себе тревожные взгляды, старики беспокоятся, и сказал даже резче, чем собирался:
– Я наготовил ловушек. И мои люди готовы… почти готовы.
– Я предложил поединок, – сказал Соломон, – как мы и договорились вчера здесь. Они хотели на следующий день, но я сказал, что это у них все герои, все готовы схватиться за оружие. Но мы – слабые и трусливые…
Иисус воскликнул негодующе:
– Ты так сказал?
Голос его прогремел мощно, в углах отдалось эхо. В комнату заглянула испуганная женщина, робко прикрыла дверь.
– Почему нет? – спросил Соломон в свою очередь. – Да, я сказал, что мы, слабые и трусливые, должны еще отыскать среди своего народа сто человек, согласных взять оружие в руки. Это польстило скифам. Они посмеялись и разрешили перенести поединок на неделю.
Иисус процедил сквозь зубы ругательство. Жилы на лбу вздулись, а ноздри красиво вырезанного носа хищно трепетали, словно чуяли запах добычи.
– Через неделю? – спросил он.
– Через десять дней, – поправился Соломон. – Ибо я сказал, что через неделю на поле выйдет толпа перепуганных людей, которые не будут знать, с какого конца браться за топор. Нам надо хотя бы неделю еще, чтобы им объяснить разницу между щитом и топором. Иначе они опозорят и скифов своим неумением… Скифы посмеялись, им это льстило, еще бы, но неделю не дали. Через неделю еще, сказали они, может выпасть большой снег. Итак, через десять дней ты должен вывести на поле сто мужчин, которые могут дать бой.
Все взоры обратились на Иисуса. Он сидел выпрямившись, сильный и поджарый, весь в сухих мышцах охотника и следопыта, а теперь еще и воина. Острые глаза блистали недобрым огнем. Кулаки медленно сжались, все услышали скрип натянутой кожи. Костяшки побелели. А когда разжал пальцы, каждый увидел кровь на его ладонях. Военачальник стиснул кулаки с такой силой, что поранил ногтями свои же ладони!
– Девяносто девять, – сказал он сильным, мужественным голосом. – Я сам поведу их. Как наш древний герой, я говорю об Иисусе Навине, я начну бой первым!
Глава 20
Дружинники спали прямо на земле, в доспехах и при оружии. Хотя костры горели по всему кругу воинского стана, спящие прижались друг к другу, не выпуская животное тепло. Рус выглянул из шатра, когда на небе страшно запылала красным огнем темная туча. Отсвет упал на землю, и неподвижные воины показались ему зловещим надгробием на исполинском памятнике войнам. Жутко и тревожно полыхнули другие тучи, на некоторых возникали малые очаги огня, и можно было угадать, где разгораются новые пожары.
Он вышел, стараясь не будить Ис, огляделся. Хорошо видно и пылающие тучи, и пожары на земле, и огненные столбы, которые подпирают небо.
От множества распаренных тел скапливался нечистый туман, грязно-серый, тяжелый. Люди лежали так плотно, что можно было бы пробежаться через весь стан, прыгая по телам, и ни разу не ступить на землю.
Недоброе предчувствие, что зародилось в глубинах сна, не исчезло. Напротив, на душе стало тревожно, и он чувствовал потребность оглядываться, словно ожидал удара в спину.
От костра, где сидели часовые, поднялся человек. Рус узнал старого волхва. Тот зябко кутался в одежку с длинными рукавами. Кивнул Русу:
– Гой ты еси, княже… Как почивалось?
– Скверно, – буркнул Рус. – А тебе?
– Беспокойно что-то, – пожаловался Корнило. – Вроде бы хорошо, что эти дурни решились на поединок… а я все время жду какого-то подвоха. Подлый народ!
Выйдя за границу костров, они долго наблюдали рассвет, потом ворота Нового Иерусалима чуть приоткрылись. Малую калитку проделать в воротах не додумались, да и ни к чему было, ворота раньше всегда нараспашку, теперь же Рус с злой насмешкой наблюдал, как выпускают иудеев по одному, тут же запирают на все засовы. Страшатся, что, несмотря на перемирие, скифы все же ворвутся… По себе судят, мерзкие твари.
– Как суслики!.. – сказал Корнило с отвращением. – Трясутся от страха, но идут.
– Зря я разрешил, – бросил Рус угрюмо.
– Не казнись. Все одно они у нас в мешке.
– Верно, но прошла только неделя, как мы уговорились о поединке. Еще три дня до смертного боя! А уже осмелели, чуть ли не на ноги наступают.
Корнило угрюмо кивнул. Похоже, смутное беспокойство тревожило и его душу. После объявления перемирия иудеи начали чересчур часто покидать город, посещать занятые скифами веси. Иные вовсе расхрабрились настолько, что забредают в воинский стан. Добро бы только молодые девки, но появляются и парни. Ученики, так их назвала Ис. Учатся мудрости, стараются увидеть как можно больше.
Что ж, пусть смотрят. Скоро им убираться к матери Ящера. Там, на севере, только леса да снег. Пусть смотрят, пока могут.
– Гляди, один вовсе прет к твоему шатру!
Рус скривился. Заринка вертит хвостом, как молодой лисенок. Мало ей, что половина парней не сводит глаз, Сове голову задурила, на что уж осторожный да умелый воевода, и то попался, а ей еще и чужаков подавай. С первого же дня возле нее появился какой-то хиляк, мелкий, но ухитряется сутулиться, бороденку отпустил, гаже некуда.
