Юрий Иванов-Милюхин - Чеченская рапсодия
Казак нервно подергал верхней губой с пробившимися уже усами, ухватил за уздечку жеребца с опустевшим седлом, и, не оглянувшись на недавних своих врагов, тронул коня рысью по направлению к дороге. Он знал наверняка, что разбойников на ней сейчас нет, их отряды ждут сигнала на противоположной стороне леса. Выехав из чащи, он бросил скакуна в бешеный намет, не переставая охаживать гладкие его бока крученой нагайкой. За ним стелились над дорогой еще пять рысаков, четыре из которых принадлежали терцам, ожидавшим от него помощи вместе с русскими пехотинцами.
Чигирька влетел в расположение сотни как ядро, выпущенное из пушки. Через несколько мгновений станичники уже пластались по равнине в сторону стены леса. Перед зеленым массивом Дарган отделил от сотни группу из двадцати всадников во главе с Панкратом и послал ее на подмогу окруженным, а сам повел остальных казаков дальше по лесной дороге. Он сообщил командиру батальона о провале операции и о нападении абреков на засаду, заметил, как на бивуаке зашевелились пехотинцы в высоких киверах. Но это неповоротливое воинство, способное бесстрашно идти на врага в чистом поле, показывало почти полную свою бесполезность в предгорьях Кавказа, заросших колючим кустарником, мертвой хваткой цепляющим человека за одежду.
Дарган не ведал, сколько абреков собралось по другую сторону леса. Если Шамиль решился на переброску сюда значительной части своего войска, то без подмоги пехотинцев у сотни вряд ли что могло бы получиться. Поэтому он со спокойной совестью пошел на разделение отряда, уверенный в том, что Панкрат без особых усилий справится с разбойниками, напавшими на засаду. А он с остальными станичниками, скакавшими навстречу главным силам противника, применит отработанный до мелочей прием — казачий вентирь, о котором не раз предупреждал подполковника. Сотник понимал, что надеяться следовало лишь на свои силы да на выносливость коней, верой и правдой служивших казакам. Он думал лишь о том, чтобы мягкотелый офицер не подвел его воинов, успев расположить солдат вдоль дороги в виде татарского кувшина с узким горлом. Тогда сотня превратилась бы в тугую пробку для этого кувшина.
Быстро смеркалось, в воздухе запахло морозцем, под копыта скакунов легли длинные тени. Надо было спешить, чтобы завершить дело до наступления темноты, иначе можно было перестрелять своих. Когда терцы проскочили большую половину дороги, в глубине чащи с правой стороны раздались выстрелы и громкие крики. Это вступил в бой отряд Панкрата. Лица станичников посуровели, бойцы стали похожими на коршунов, вылетевших на поиски добычи. Теперь ничто не сумело бы отвлечь их внимание от цели, и это обычное перед боем напряжение сыграло роковую роль.
Всадники не сразу заметили, что лошади вдруг разом закосили глазами в чащу, они объяснили себе странное поведение животных появлением стаи чакалок, собравшихся поживиться мертвечиной. Впереди между деревьями показался просвет, за которым ждала неизвестность. И в этот момент позади отряда раздался ружейный залп, рой злых пуль пронесся между казаками, опалив их спины горячим вихрем. Кто-то вскрикнул, кто-то раскинул руки и молча опрокинулся на землю. Ряды сломались, началась давка, послышалось конское ржание и человеческие проклятия.
Дарган с размаха сунулся на холку скакуну, затем рванул на себя уздечку, с силой закручивая морду лошади назад. Он понял, что противник перехитрил его, устроив вентирь ему самому, и теперь следовало во чтобы то ни стало вывести терцев из-под обстрела.
— Сотня, уходи с дороги! — нашаривая оберег в волосах на конской гриве и быстро тиская его между пальцами, гаркнул он во всю мощь. Станичный атаман твердо верил в то, что и в этот раз талисман поможет всей сотне вырваться из горского капкана. — Казаки, укрывайтесь в лесу, здесь мы как на ладони.
Терцы попытались направить коней в заросли, темневшие по обе стороны дороги, они стегали их нагайками, железными мундштуками раздирали им губы до крови. Но те лишь выкатывали глазные яблоки да молотили передними копытами перед собой, крутясь на одном месте. Наконец животные поняли, что от них требуется, и двинулись на обочины тракта. Когда дорога почти опустела, выяснилось, что предупреждение Даргана прозвучало вовремя, впереди показались всадники в горских одеждах. На ходу прицеливаясь, они выстрелили по терцам, не успевшим освободить тракт, и снова несколько казаков с короткими вскриками опрокинулись на землю.
Сотник заскрипел зубами от бессилия, с трудом разодрал челюсти и чужим голосом отдал новую команду:
— Ружья к бою!
С разных сторон защелкали взводимые курки, казаки справились с минутным замешательством. Сотня ощетинилась ружейными стволами и затаила дыхание в ожидании очередного приказа. Дарган молниеносно оценил обстановку, он увидел, что горцы, выскочившие из засады позади, еще не успели перестроиться, они метались по дороге, боясь приближаться к казакам в одиночку. Зато те, кто поджидал станичников впереди, уже набрали ход и неслись по тракту озверевшей лавой.
— По набегающим абрекам, — командир сотни сцепил побелевшие губы, затем будто выстрелил всего одним словом: — Огонь!
Теперь дикие лошадиные взвизги и не менее одичалые восклицания донеслись до казаков со стороны наступавших на них разбойников. В центре их отряда творилось что-то невообразимое, кони грызли все, что попадалось им в зубы, они копытами били своих хозяев по ногам и по бедрам. Абреки не знали воинской дисциплины и если попадали в сложные переплеты, то или погибали все до единого, или поворачивали назад, стремясь сохранить свои жизни.
Между тем Дарган не собирался выпускать из рук возникший успех. Заметив, что разбойники, атакующие с тыла, наконец-то сгрудились в плотную лаву, он снова напряг горло.
— Заряжай! — раздался его зычный голос, умноженный лесным эхом. — Кру-гом!..
Казачьи кони послушно развернулись на месте, подминая под себя низкий кустарник, их уши застыли торчком в ожидании грома выстрелов. Всадники приникли к прицелам, стараясь поймать в рамку каждый своего врага.
— Огонь!
Дружный залп свинцовой стеной прокатился по дороге и ударился множеством смертей в живые мишени. А сотник снова подавал команду, в груди у него зарождалось чувство радости от господства над врагом, смешанное с горечью утраты за погибших станичников. Оставалось всего ничего — вывести сотню на тракт и с боем прорваться к выходу из леса. И пусть задумка с вентирем в этот раз не удалась, казаки все равно покидали поле битвы не побежденными.
![Юрий Иванов-Милюхин - Абреки Шамиля [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
