Анатолий Ковалев - Потерявшая сердце
Проезжая Дворцовый мост, Савельев услышал выстрел пушки в Петропавловской крепости, извещавшей о начинающемся наводнении. Еще рано утром, при выезде из управы, он заметил, что вода в заливе поднялась, дойдя почти до самой кромки набережной. Теперь же, съезжая с моста на Васильевский остров, он увидел, что мостовая залита. Зеваки, глазевшие на вспухшую, недобро колеблющуюся Неву, топтались по щиколотку в воде. Дмитрий заволновался и велел извозчику ехать скорее. «Я даже не поинтересовался у этого черта тюремщика, в какой камере она сидит! — думал он. — Не грозит ли Елене наводнение?» Однако на Среднем проспекте еще видна была мостовая, и Савельев немного успокоился.
Розенгейм уже и думать забыл о старшем полицмейстере из Гавани, так нагло прервавшем его шахматную партию. Новое явление бывшего гусара стало для него неприятным сюрпризом. Тот вошел в кабинет начальника тюрьмы без стука, не обратив внимания на сидевшего там посетителя.
— Что вам угодно, сударь? — сухо спросил Леонтий Генрихович, делая вид, что не узнает наглеца.
— Извольте взглянуть. — Старший полицмейстер протянул ему бумаги.
Быстро пробежав глазами текст, Розенгейм вдруг самым любезным тоном обратился к молодому человеку, сидевшему напротив него в кресле:
— Ну вот и добрые новости, а вы волновались! Следствие по делу Елены Мещерской наконец назначено. И перед вами — сам следователь, — указал он на Савельева. — Теперь по всем вопросам обращайтесь прямо к нему. Поздравляю вас, — бросил он Дмитрию, возвращая бумаги.
В колючем взгляде Розенгейма читалось: «Добился-таки своего, проходимец!» В тот же миг он приосанился и с удовольствием сообщил:
— Однако сегодня, по случаю наводнения, свидания отменены, господа. Вынужден просить вас покинуть помещение. Мне предстоит нелегкая работа в связи с переводом заключенных из нижних камер в верхние этажи.
Молодой человек в тот же миг поднялся, откланялся и скрылся за дверью. Савельев подошел к начальнику тюрьмы вплотную и прохрипел ему в лицо:
— Если хоть волос упадет с ее головы или, не дай бог, что-то случится с ее ребенком, пристрелю тебя как вшивую собаку!
Никто и никогда так не обращался с Леонтием Генриховичем, даже в те недоброй памяти времена, когда он был всего лишь сыном ревельского лавочника. Розенгейм, лишившись дара речи, стоял с открытым ртом и выпученными глазами. Доктор Пастухов мог бы счесть в этот миг, что начальника тюрьмы хватил столбняк.
Дмитрий остановился на пороге и на прощание громко сказал:
— Желаю вам всяческих успехов в ваших многотрудных делах! Сколько мужества требуется, чтобы содержать в камерах этих разбойников, сколько ума и таланта! Подумать страшно!
Когда дверь за ним захлопнулась, начальник тюрьмы пришел в себя и с такой силой ударил кулаком по столу, что портрет императора Александра, висевший у него за спиной, покачнулся и упал на пол. Стекло лопнуло и со звоном разлетелось на куски.
Молодой человек, сидевший только что в кабинете Розенгейма, поджидал Дмитрия в коридоре. Савельев окинул его изучающим взглядом, не слишком стремясь быть учтивым. Его поразила нездоровая бледность незнакомца, а также пристальный, огненный взгляд его черных глаз. Казалось, тот недавно перенес некую болезнь или тяжелое потрясение.
— Мне необходимо с вами поговорить, — обратился молодой человек к Савельеву.
— С кем имею честь? — настороженно спросил полицмейстер.
— Граф Евгений Шувалов.
— Служили? — Дмитрий бросил многозначительный взгляд на шпагу, торчавшую из-под расстегнутого плаща Евгения, под которым виднелось штатское платье.
— Был контужен при освобождении Вильно, — сообщил граф, — и вышел в отставку.
— Что ж, давайте поговорим, — сразу расположился к нему Савельев. — Только я тороплюсь в управу…
— А далеко до нее?
— Мили две на извозчике.
— Так это близко! — обрадовался Евгений. — Давайте возьмем экипаж или лучше пройдемся пешком. Мне многое надо вам рассказать.
— Я бы с удовольствием прогулялся с вами! — Дмитрий был заинтригован и желал продолжения разговора, но служебный долг обязывал его торопиться. — Однако надо спешить. Боюсь, что первый этаж управы уже затоплен.
Его опасения подтвердились, когда они приехали в Гавань. Двухэтажное каменное здание, в котором располагалась Управа благочиния, стоявшее на самом берегу залива, было уже со всех сторон окружено водой. Шквальный ветер гнал на берег волну за волной, и они разбивались прямо о стены домов.
Первым делом Савельев бросился в свои владения и убедился, что там кипит работа. Квартальные надзиратели и частные приставы под командой полицмейстеров переносили кипы бумаг на второй этаж. Воды в помещениях первого этажа было пока немного, но один из квартальных, старожил этих мест, пророчил: «Поднимется еще на два вершка, как пить дать! А то и более. Уж я эту арихметику хорошо знаю!»
Дмитрий, выслушав скомканные рапорты полицмейстеров, прошел в свой кабинет. Шувалов последовал за ним. Несмотря на дневное время, в комнате оказалось так темно, что Дмитрию пришлось зажечь свечу.
— Я приехал сюда из Москвы, — начал Евгений, присев на предложенный хозяином кабинета стул, — и вот уже полгода не могу двинуться с места. И сделать для спасения Елены Мещерской тоже ничего не могу! — В его голосе слышалось отчаяние. — Вы должны ей помочь, потому что это нелепое недоразумение, бред какой-то! Графиня Елена Мещерская — грабительница!
Он ловко скрутил пахитоску, сунул ее в рот и хотел было прикурить от свечи, горевшей на столе, но Савельев его остановил:
— Курить здесь строжайше запрещено!
Однако, увидев, что граф еще больше занервничал, сдался:
— Хотя, к черту правила, курите! Только я запру дверь, чтобы, не дай бог, мои подчиненные не увидели. Им только дай потачку!
Пока он запирал дверь, гость жадно, торопливо раскурил пахитоску.
— Сдается мне, что начальник тюрьмы — негодяй, — признался Евгений, — хоть и кажется на первый взгляд приличным человеком. Мои письма к Елене он наверняка читает, потому что так странно, нагло смотрит на меня… А ее ответов мне не передает.
— Вы ей много писали?
— Как никогда в жизни! Три десятка писем передал через Розенгейма, если не больше.
— И она ни разу вам не ответила? Шувалов покачал головой.
— Кем вы приходитесь графине? — спросил старший полицмейстер. Этот вопрос волновал его с самого начала знакомства, потому что Елена утверждала, что кроме дядюшки у нее не осталось никакой родни.
После паузы Евгений признался:
— Я — бывший жених Елены. Родители обручили нас перед самой войной…
