Анатолий Ковалев - Потерявшая сердце
— А ну, сбегай в трактир за выпивкой!
— Под кроватью, — невнятно простонала та и тут же издала пронзительный храп.
Под кроватью у Лукерьи обнаружился целый склад пустой посуды, среди которой Тереза отыскала непочатую бутылку рома.
Весь вечер они провели со Стешкой в задушевных беседах и воспоминаниях. Время от времени к ним в комнату стучались знакомые и незнакомые кавалеры в надежде скрасить свое одиночество, но женщины гнали их вон. Сегодня, несмотря на безденежье, они устроили себе отдых.
Укладываясь спать, Стешка вдруг попросила подругу:
— Терезка, обещай мне, когда я помру, сходить в православную церковь и поставить две свечки, за меня и за моего Никитушку.
— Матерь Божья! — удивленно воскликнула католичка. — Почему ты не попросишь об этом Лушку?
— Ты же знаешь, она трезвой никогда не бывает, — резонно заметила Степанида. — Поставь, Терезочка! Очень тебя прошу!
— Хорошо. Поставлю, — пообещала та. — А теперь давай спать!
Стешка дождалась, когда подруга уснула, и осторожно встала с кровати. Она сняла со стены платье из потертого бархата. Женщина купила его у старьевщика, когда была на сносях и уже не влезала в свою обычную одежду. Вечернее, темно-бордовое, в стиле «шмиз», оно, наверное, служило какой-то важной барыне, пока не было побито молью. Стешка оделась, накинула на плечи темную шаль, сняла с гвоздя воскресный чепец Терезы — высокий, кружевной, скрывающий за оборками лоб и щеки. Быстро закончив свой туалет, она спустилась в трактир.
Зал был полон. Степанида уселась за стол и заказала подбежавшему мальчику кружку пива. К ней сразу же подсели два кавалера, которых она прекрасно знала. Первый был мещанин Водовозов, содержавший художественную лавку на Двенадцатой линии, худосочный мужичонка лет пятидесяти. За его пышными бакенбардами не видно было ни носа, ни рта, лишь поверх этих зарослей сердито ворочались маленькие, выпученные глазки. Второго в трактире звали попросту Людвигом. Никто понятия не имел ни о его фамилии, ни о роде занятий. Он прикидывался немцем, но был, по всей видимости, из армян. Ходили слухи, что Людвиг скупает краденое. И тот и другой питали к Стешке неодолимую симпатию, и оба разом вызвались оплатить ее пиво.
— Шли бы вы куда подальше! — недружелюбно ответила та, приняв преувеличенно пьяный вид.
— Стешенька, — любезно обратился к ней Водовозов, — царица наша! Не будешь ли ты в обиде, если мы с Людвигом разыграем тебя по жребию? А то не разойдемся. Товар один, купцов двое. Неудовольствие, хе-хе!
— Что за жребий? — подняла брови Степанида.
— Да не бойся, принцесса! — темпераментно воскликнул Людвиг. — Это ведь не зубы рвать! Возьмем монету, бросим вверх. Если выпадет «орел» — идешь со мной, потому что орел — это, всеконечно, я. Если выпадет решка-пешка-шмешка, значит, мозгляку Водовозову привалило…
— С чертом лысым ты пойдешь, а не со мной! — заорала она на веселого армянина, не дав ему договорить. — Хоть закидайся ты своими паршивыми монетами! Я нынче отдыхаю.
— Вот не знал, что у тебя, Стеша, бывают постные дни, — подпустил шпильку Водовозов, — эдак и отощать недолго.
В это время на стол подали три глиняные кружки, наполненные пенящимся пивом до краев, и Степанида, жадно присосавшись к своей, выпила все до капли.
— Ловко, — сморгнул лавочник. — Глядишь, так ты в скором времени перещеголяешь свою подружку.
Он намекал на чухонку Лукерью, которую давно никто не видел трезвой. Было ясно, что Водовозова унизил отказ Стешки. Теперь лавочник всячески пытался ей досадить.
— Ну и что, — пожала та плечами, — тебе-то какое дело? Тоже мне, благодетель выискался!
— Послушай, принцесса, — вкрадчиво обратился к ней Людвиг, — не обижай меня! Не отказывай! Видишь, сердце мое к тебе пламенеет!
— А ты пивком его залей! — рассмеялась ему в лицо Степанида.
— Что мы ее слушаем? — возмутился, не выдержав, лавочник. — Бросай, Людвиг, монету! Пусть только попробует отказать! Она по ремеслу своему обязана гостей ублажать! У каждого человека своя обязанность есть! Вор ворует, купец торгует, а девка шляется! Бросай!
Армянин держал пятиалтынный наготове и по команде Водовозова подбросил его вверх. Монета со звоном упала на стол и завертелась юлой.
— Накрывай! — азартно закричал лавочник.
Людвиг накрыл монету ладонью, а когда отнял ее от стола, издал такой душераздирающий стон, словно ему сообщили о смерти близкого родственника.
— Решка! Моя взяла! — восторженно закричал Водовозов и, схватив Стешку за руку выше локтя, приказал: — Идем-ка наверх, красавица!
— Я же тебе сказала, дурень, что никуда не пойду, — не церемонясь, напомнила Степанида и, бросив на воздыхателя гневный взгляд, процедила: — Отпусти руку! Кому говорят?
— Ан нет, пойдешь, — уже зло ухмылялся лавочник, — как миленькая пойдешь! — Он сжал Стешкину руку еще сильнее, так что девушка поморщилась от боли.
Господин Водовозов был знаком со Степанидой сравнительно недавно и не знал, что грубостью ее можно отнюдь не напугать, но разозлить. Если же она находилась под сильным воздействием спиртного, кровь бросалась ей в голову, и женщина начинала все крушить. За пьяный дебош Стешку трижды сажали в Васильевский острог.
Вот и теперь, раззадоренная гремучей смесью недавно выпитого рома и пива, Стешка схватила со стола кружку лавочника и выплеснула содержимое ему в лицо. Не успел Водовозов опомниться, как женщина с размаху засветила ему пустой кружкой в темечко, да так сильно, что кружка рассыпалась на мелкие кусочки, а лавочник без чувств повалился под стол. Тогда Стешка схватила кружку армянина, но тот вовремя отскочил к окну. Она все же пустила кружкой в Людвига, однако кавалер успел увернуться. Посыпались стекла из разбитого окна, поднялся невообразимый шум. Кабатчик бешено стучал счетами по прилавку, призывая полицию и клянясь, что больше не пустит в свое честное заведение эту безумную девку!
— Это кто тут честный?! — надорванным голосом кричала Стешка. — Ты?! Ворованные заклады берешь! Ростовщичеством промышляешь! Сводничаешь! Все вы сволочи! Все — мерзавцы! Ненавижу вас!
Она буянила, била посуду, опустошая один стол за другим, пока не прибежал запыхавшийся квартальный. Лишь ему удалось остановить разбушевавшуюся Стешку. Ее связали и на извозчике повезли в управу.
Почти месяц понадобился Савельеву, чтобы добиться начала следствия по делу об ограблении на маскараде. Решение Сената грозило бы затянуться на годы, если бы не вмешательство министра полиции. Без столь могущественного покровителя вряд ли можно было чего-нибудь добиться самому. Тот же Вязьмитинов настоял, чтобы следователем был назначен старший полицмейстер Гаванской управы. Для Дмитрия это был рискованный шаг. Если случайно обнаружится, что он обвенчан с подследственной, могут возникнуть большие неприятности. Тем не менее он не колебался. Получив соответствующие бумаги, Дмитрий в тот же день отправился в Васильевскую тюрьму.
