Робер Гайар - Большая интрига
Но одновременно она была благодарна случаю, который открыл ей на все глаза. Ее женская гордость отказывалась согласиться с тем, что она была никем для этого мужчины, который был для нее всем. Подведя итог ссоре, что оставалось ей? Бедная, раненная насмерть Луиза, ее ничто не могло спасти. Она была слишком слабой для того, чтобы вынести такое оскорбление.
Она плакала. Внутри нее разверзлась бездонная пропасть. Реджинальд смотрел на эту сцену, от всей души презирая и ненавидя плачущую женщину. Лишенная какой бы то ни было привлекательности, она лежала на постели и вздрагивала от рыданий.
Именно этого он и хотел добиться: вызвать у нее нервный кризис, который отдаст Луизу в его власть. Теперь оставалось лишь убедиться в том, действительно ли ее любовь настолько глубока, как она неоднократно утверждала.
— Вы должны простить меня, Луиза, — сказал он, — за то, что я разговаривал с вами таким тоном и прибегал к таким выражениям, но сегодня я испытал благодаря вам такое, чего мне еще не приходилось испытывать ни разу в жизни.
Он говорил это сладким, медовым голосом, спокойно, с оттенками, в которых звучало раскаяние.
Она зарыдала еще сильнее. Так как она не могла его видеть, он позволил себе удовлетворенно улыбнуться.
— Перестаньте, Луиза, — начал он снова, — давайте помиримся. Я думаю, что нет худших недоразумений, чем те, которые разлучают влюбленных…
Он положил руку на плечо Луизы и осторожно повернул ее так, что теперь она смотрела ему прямо в лицо. Она попыталась сопротивляться. Он не стал настаивать. Помолчав какое-то время, он сделал новую попытку и почувствовал, что сопротивление стало значительно слабее, одновременно с этим затихали и рыдания.
Конечно, в том состоянии, в котором она находилась, Луиза не могла мечтать, чтобы он дал ей какую-то надежду. Достаточно было одного-единственного слова Реджинальда, и все было бы забыто! Она не могла жить без него. Его любовь ничего не значила. Но потерять сразу одновременно и самого Реджинальда, и его любовь — это было выше ее сил! Она была согласна не обращать никакого внимания на его чувства, лишь бы он сам остался при ней! Ее тело требовало этого…
Он обильно смочил слюной обе ладони и зарылся в них лицом, изображая при этом что-то наподобие сдавленных рыданий, которые нельзя было бы отличить от настоящих, если не смотреть при этом на него. Затем он провел ладонями по щекам, оставив на них ясно видный мокрый след.
На этот раз с силой он повернул молодую женщину лицом к себе. Не позволяя ей вырваться, он двумя руками удерживал ее, а своими мокрыми щеками касался ее щек. Одновременно он страдальчески морщил лицо, и Луиза ни минуты не сомневалась в том, что он так же, как и она, плакал.
Она говорила себе, что он не мог плакать из-за их первой ссоры, которая поставила под угрозу их любовь и причинила им столько горя. И как раз из-за пролитых им слез она сама перестала рыдать. Она считала, что его печаль прогоняла ее собственную, и поэтому их сердца снова могли биться в одном ритме.
Глава 4
В которой Мобрей действует, наконец, со всей откровенностью
Своими губами он стал искать ее губы. Она старалась, как могла, избежать его объятий, потому что совершенно обоснованно думала, что слезы смыли краску с ее лица.
Реджинальд, который терпеть не мог женщин, охотно предоставляющих мужчине доказательства своей слабости в виде слез, которые, как он полагал, можно без труда остановить, чувствовал, что слезы Луизы были такими искренними и настоящими, что он просто наслаждался ими, они доставляли ему огромную радость. Эти слезы были результатом его работы, причем работы, хорошо сделанной. В них он даже ощущал сладковатый привкус собственной слюны.
Наконец, он смог овладеть ее губами, и она не оказала ему никакого сопротивления, но, вопреки своему обычному поведению, оставалась совершенно пассивной. Он слегка укусил ее губу, что не привело к желаемому для него результату, затем укусил чуть сильнее и так до тех пор, пока не почувствовал во рту, кроме горького вкуса слез, приторный привкус крови. Она испустила легкий крик, что внушило ему мысль о том, что она была не до конца холодной, какой хотела казаться. Ему было приятно, это льстило его гордости, когда он почувствовал, что ее губы стали послушными и следовали его желанию.
Он знал, что сейчас время не для разговоров, И все же было вполне вероятно, что Луиза с ее застывшим взглядом не видела его и, кроме боли от раны, не испытывала ни малейших ощущений. Но он, в свою очередь, наслаждался своим положением, при котором держал в своей власти, уже в который раз, эту женщину.
Теперь он давил на нее, почти расплющивая своим большим телом. Она ничего не делала, чтобы избежать этого. Она не могла выразить в словах ни единого из тех упреков, на которые у него был заранее готов ответ, например, о том поцелуе, которым они обменялись с Мари. Он воображал себе, что Луиза думала о том, что она получала гораздо больше, чем ее кузина. Ведь она и на сей раз попалась на удочку и в его объятиях находила все то, что так любила и чего беспрестанно от него требовала.
Реджинальд чувствовал, что желание молодой женщины начинает расти. Он благословлял природу за то, что та сделала Луизу практически ненасытной, что полностью отдавало ее в его руки.
Нет, она больше не плакала, ее слезы совершенно высохли. От них пострадал только ее макияж, на котором они проделали неровные полосы, но Луиза включилась в любовную игру и отвечала на ласки шотландца. Надо отдать ему должное, действовал он, как опытный и сильный в делах любви мужчина.
Когда он ощутил, что она снова полностью принадлежит ему, по крайней мере, на этот момент, он улыбнулся и лукаво посмотрел на нее сквозь полуприкрытые ресницы.
— Посмотрите, Луиза, — произнес он тихим голосом, слегка задыхаясь при этом, — зачем нам так огорчать друг друга? Вы должны понять, что вам всегда останется все самое лучшее!
Она прижалась к нему еще сильнее, но при этом постаралась, чтобы это выглядело, как некий бунт, что ей, впрочем, совершенно не удалось, но все же вслух она произнесла:
— Но я совсем не хочу ничего ни с кем делить!
А так ли это было на самом деле? В ее голосе было что-то говорящее о возможности любых уступок при единственном условии: пусть Реджинальд останется с нею!
Они находились так близко, что их дыхание смешивалось. Шотландец наблюдал за Луизой. Он видел только ее покрасневшие глаза, в которых стояли следы недавно выплаканных слез. В этом виде она отнюдь не была красива; сейчас в ней не было той законченности плотского создания, которое обычно подчеркивало ослепительный блеск ее молодости. Но, глядя ей в глаза, он проникал в самую ее сущность, и для него в ней не осталось ни одной тайны. Она была на самом пределе. Она как раз подошла к тому состоянию, в котором он и желал ее видеть: разрывалась между желанием, реальностью и боязнью потерять навсегда единственного мужчину, которого она когда-либо любила и будет любить всю свою жизнь. В таком состоянии у нее больше не оставалось никаких сил, и более того, она ни о чем не могла думать, да и не хотела.
