Богдан Сушинский - На острие меча
— Князь, у городка появились татары! — встревоженно доложил вернувшийся из разведки Мамлюк. — Рыскают вон за теми холмами.
— Много их?
— Десятка два. Чамбул разведки. Там — небольшая крепостушка — земляные валы да частокол… Возле нее и топчутся.
— Значит, через час появится вся орда… — мрачно напророчествовал Гяур. — Интересно, откуда она движется: из степи или из-под Каменца?
— Если из-под Каменца — то уже потрепанная, — уловил ход его размышлений Мамлюк. — Легче будет сдерживать ее.
— Да откуда бы она ни шла, — задумчиво проговорил Гяур, — не отдавать же городок на разграбление.
Он решал, как поступать. Конечно, удобнее всего было бы создать лагерь между двумя высокими холмами, подступающими к реке, у переправы. Однако этим он не помог бы ни городку, ни крепости. Если же повести воинов в открытый бой — до четверти полка погибнет под стрелами еще до схватки.
— Всем — в лес! — принял он, наконец, решение. — Хозар, Улич: полк и обоз — в лес! Разведайте вон ту небольшую перемычку между холмами! Преодолев ее с обозом, мы пройдем к лесу так, что татары могут нас и не заметить!
Разведчикам довольно быстро удалось напасть на старую колею, которая, хотя она давно не знала колес и сплошь поросла травой, позволила обозу без особых приключений преодолеть перевал и, лавируя между кустами, проскочить к лесу. Там, не доходя метров пятидесяти до опушки, подступающей к самому берегу реки, полковник развернул повозки в табор и приготовил орудия.
Теперь он и сам видел татарские разъезды. Один из них гарцевал у ворот форта, пытаясь выманить его гарнизон в поле. Другой разведал окраину города и, решив нащупать брод, вошел в разбухшую после дождей реку. Трое ордынцев даже переправились на левый берег, намного ниже лагеря. Но Гяур строго приказал драгунам не выявлять себя, а морды лошадей уже были стянуты намордниками, чтобы не прозвучало ни одного ржания.
Как только татары ушли, Гяур осмотрел лагерь. Все повозки тщательно замаскированы ветками. Десятки воинов собирали по лесу убежавших сюда горожан. Рядом с лагерем полка пришлось возводить лагерь для беженцев, тоже обнося его повозками и завалами из стволов, а мужчин — еще и вооружая.
Эта работа продолжалась дотемна. И когда вдали, за холмами, загорелись сотни татарских костров, оба лагеря уже были готовы к обороне. Трофейного оружия, которое драгуны привезли с собой, да оружия, принесенного беглецами, хватило, чтобы кое-как вооружить почти пять сотен горожан. Но лишь сотня из них, вместе с полусотней драгун, должна была защищать лагерь. Остальных Гяур решил повести вместе с полком.
Исходя из количества костров, князь определил, что татар набралось не менее двух тысяч. Они были уверены, что никакие войска к утру подойти к городу не успеют, поскольку основные силы польских войск и казаков оттянуты к Ямполю, куда пошли и главные силы орды. Поэтому на рассвете рассчитывали спокойно прорваться через валы в местечко и предать его разграблению. При этом гарнизоны, засевшие в форте и на церковном подворье, их почти не интересовали. Все равно они будут осаждены.
К полуночи Мамлюку повезло — удалось захватить пленного. Допрос его ничего нового Гяуру не дал. Татарин лишь подтвердил то, о чем князь уже догадывался. И все же он почувствовал себя увереннее. После полуночи Гяур укрепил полусотней гарнизон церкви. Еще полсотни драгун и два фальконета перебросил в крепость. Кроме того, сотню драгун отправил вместе с ополченцами в местечко, приказав создать три небольших лагеря на его окраинах. И, наконец, под утро еще одна, вооруженная ружьями и луками, сотня под командованием Хозара перешла реку и затаилась под высокими береговыми обрывами.
Как только им это удалось, два чамбула татар двинулись к крепости и церкви, третий, самый большой, направился вдоль берега реки к местечку. Но именно тогда, когда, растянувшись по берегу, татары проходили между рекой и церковной оградой, по ним ударили из пушки и фальконетов, а также вступила в бой сотня Хозара.
Драгуны чувствовали себя под обрывами, словно в окопах: стрелы ордынцев их почти не достигали, атаковать конница не могла, а спешиваться татары, как всегда, не решались. Оказавшись вне седла, многие из них попросту переставали чувствовать себя воинами — Гяур уже знал об этом.
И все же долго продержаться гарнизоны церкви и крепости, не говоря уже о самом местечке, не могли. Увидев, что схватка идет на крепостных валах, а церковь загорелась и татары ворвались во двор, князь развернул остатки своего полка и с криком, с беспорядочной стрельбой повел их к переправе. Ободренная подкреплением, поднялась и сотня Хозара. Еще до сотни всадников вырвалось из предместья.
Сил этих все же было недостаточно, чтобы смять чамбулы татар. Однако появление такой массы польского войска заставило командиров-ордынцев дрогнуть. В конце концов, они пришли сюда не для того, чтобы штурмовать крепости и сражаться с польскими войсками, а чтобы разграбить местечко и умчаться в степь. К тому же им очень досаждала артиллерия. Пушкари били теперь по всему пространству между городком, церковью и фортом.
Так и не приняв главного боя, рассыпаясь и на ходу отстреливаясь, ордынцы, чамбул за чамбулом, начали отходить за холмы, чтобы под их прикрытием уйти в степь и где-то там затаиться, дожидаясь основных отрядов. А тем временем найти менее защищенный городок, чтобы затем во что бы то ни стало вернуться в Крым с добычей.
26
— Где полковник?! Я должен видеть вашего полковника!
— Должен? — послышался спокойный голос сотника Лаврина. — Почему ты так решил?
— Потому что я — гонец из ставки польного гетьмана. Привез письмо канцлера Оссолинского.
— Какой гонец, какого, к дьяволу, канцлера?! — басил кто-то из казаков-пластунов. — Пока вы, поляки, здесь жируете, все дороги кровятся под ножами разбойников.
— Я не являюсь офицером надворных казаков [38] или воеводской милиции, — горячился поляк. — Перед вами — хорунжий коронного войска Дзивиловский. Немедленно пропустите меня к полковнику! От этого зависит жизнь важного иностранца.
— Ну, разве что из уважения к иностранцу…
Худощавый хорунжий был похож на мальчишку, которого сверстники избили и вываляли в грязи. Черты лица его растворялись в кровоподтеках, рукав кафтана оказался полуоторванным, головного убора не было, с волос стекала густая черная грязь. Все свидетельствовало о том, что хорунжий немало натерпелся в дороге.
Однако, представ перед Сирко, он почему-то не спешил излагать свою просьбу, а настороженно уставился на полковника. Даже при свете двух лампадок в комнате все еще оставалось сумеречно, тем не менее Сирко показалось, что хорунжий пытается признать в нем кого-то давно знакомого.
