Патрик О'Брайан - Военная фортуна
Это был хороший обед — устрицы, палтус, омар, молодая индейка и здоровенный пудинг, который доставил морякам ни с чем не сравнимое удовольствие. Поскольку большая часть разговоров касалась дел морских, у Стивена имелась масса времени, чтобы изучить капитана Броука. Ему нравилось то, что он видел: невысокий темноволосый человек, сдержанный, спокойный. Серьезный и даже меланхоличный, размером в половину Джека, но излучающий ту же естественную власть и решимость.
Эти двое явно являлись близкими друзьями, что на первый взгляд казалось парадоксальным: настолько их манеры отличались — крайности того, что можно найти во флоте. Столь же разные, как и сами столетия — Джек, принадлежал к более сердечному, яркому, пьющему восемнадцатому, Броук — к более сдержанной современности, которая очень быстро распространялась даже в консервативном флоте. И все же оба они были моряками, и в этом были одинаковы, их идеи и цели совпадали. Джек Обри — боевой капитан, рожденный для моря и стремительных действий, такой же, но по-своему, и Броук и, возможно, он переживал поражения Королевского флота даже сильнее, если такое вообще было возможно.
Броук был человеком сильных чувств, и хотя они редко проявлялись, случайная вспышка не оставила Стивену никаких сомнений. Это стало особенно очевидным, когда Броук и Джек говорили о «Чезапике» — теперь уже единственном объекте длительной блокады «Шэннона», единственном объекте амбиций и страстных желаний Броука. Они прошлись по каждой его детали прежде, чем Стивен присоединился к ним, и Джек был в состоянии рассказать немало: начиная от точных характеристик его карронад до оценки экипажа, численность которого он определил немногим больше четырех сотен человек. И теперь, когда они обсуждали командира, Джек сказал:
— Лоуренс хороший парень. Уверен, если бы приказы не заставляли его не высовываться, он бы с превеликим удовольствием вступил с тобой в бой.
— Ох, как я на это надеюсь, — вскричал Броук оживившись. — Я жду его день за днем, уже заканчивается вода — наполовину урезана с прошлой недели, хотя перед тем как отослать «Тенедос», я забрал у него все, что мог. И мысль покинуть блокаду, позволив «Чезапику» уйти или оставить его Паркеру, замучила меня. Я посылал сообщения вместе с пленными, которых освобождал, приглашая его выйти в море, но смею предположить, что они до него не дошли. Я боялся, что он может оказаться робким или разделяет чувства большинства людей в Новой Англии.
— Лоуренс робкий? Да никогда в жизни, — решительно заявил Джек.
— Сердечно этому рад, — сказал Броук, и продолжил говорить о настроениях в Бостоне, насколько мог судить о них. Он часто сносился с берегом, и собрал немало информации. Некоторая подтверждала то, что Стивен уже знал, иная превосходила его познания.
— Партия федералистов ищет только повод, чтобы восстанавливать мир, — заключил Броук, — вот что я узнал от умного человека. Но что понимает мой человек под этим поводом — это вопрос. Легко говорить об общем недовольстве войной и сообщать информацию о состоянии общественного мнения. Но стоит дойти до деталей, способных повлечь за собой поражение, и все — каждый, полагаю, начинает думать о судьбе родной страны, пусть даже и плохо управляемой.
Я знаю, что у них есть пароход, вооруженный шестью девятифунтовками, — продолжил капитан «Шэннона». — Но что касается деталей: мощность, скорость, радиус действия, возможность захвата с помощью шлюпочной операции — мой человек проглатывает язык. Доктор Мэтьюрин, когда вы находились на берегу, имелась ли возможность получить какую-либо информацию об этом пароходе?
Увы, доктор Мэтьюрин не имел никакого понятия о таком судне: на нем действительно установлен паровой двигатель? Какой используется движитель?
— Двигатель крутит большие колеса с обеих сторон, сэр, как на водяной мельнице, — сказал Броук. — Ужасно неловко встретиться с ним в штиль или в узком фарватере, так как он может плыть не только против ветра и течения, но и без ветра вообще.
— С одной длинной двадцатичетырехфунтовкой на носу, такая штуковина может весьма сильно пощипать, — сказал Джек. — Имею в виду при слабом ветре или в штиль.
Они поговорили о гребных колесах; о водометном движителе, отстаиваемом Бенджамином Франклином; о пароходе, который Броук видел на одном канале в Шотландии во время мира; о тех, которые используются на реке Гудзон, их вероятной ценности во время войны, малом радиусе действия, который, вероятно, может быть расширен; опасности пожара, ярости адмирала Сойера в ответ на предположение использовать один такой в гавани Галифакса для буксировки; вероятности, что морякам придется скоро превратиться в мерзких механиков, несмотря на устойчивую ненависть Адмиралтейства к таким позорным новшествам; недостатках Адмиралтейства вообще.
Капитан Броук получил хорошее воспитание, и часто пытался сделать беседу общей, но с небольшим успехом: во время еды Стивен бывал обычно тих, подвержен длительной задумчивости, теперь же вел себя еще тише, не только от невежества в морских делах, но и потому, что сонливость продолжала нарастать, угрожая завладеть им полностью. Ночной сон, хоть и укрепляющий, был краток, эффект его притупился, и Стивен жаждал очутиться внизу, в раскачивающемся гамаке.
Во время пудинга, встряхнувшись от начинающейся дремоты, он осознал, что капитан Обри собирается запеть. Джек являлся последним из застенчивых существ в мире, и петь для него так же естественно, как и чихать:
— Я слышал эту песню в Бостонском сумасшедшем доме, — сказал Джек, опустошая стакан. — Вот как она начинается, — он откинулся назад на стуле, и его глубокий, мелодичный голос заполнил каюту:
О, о, тоскующая голубка
Скажи, где может быть она?
Она была моей единственной любовью
Но ушла от меня, о-о-о ушла от меня.
— Хорошо спето, Джек, — сказал Броук, поворачиваясь к Стивену с одной из своих редких улыбок, — он напомнил мне о той мелодичной строфе: «Lesbian qui ferox bello tamen inter arma sive iactatam religarat udo litore navim».[57]
— Безусловно, сэр, — сказал Стивен, — и поскольку затронуты Бахус и Венера и даже коснулись муз, что может быть более подходящим? Все же, как я помню, это продолжается так: «Lycum nigris oculis nigroque crine decorum»,[58] — и, хотя я могу ошибаться, мне кажется, что черноволосый мальчик не вполне подходит для описания вкусов капитана Обри.
— Очень верно, сэр, очень верно, — сказал Броук, придя в замешательство и смутившись. — Я позабыл… У древних есть много нежелательных пассажей, о которых лучше всего забыть.
