Станислав Пономарев - Гроза над Русью
Сегодня Свенельд ждал скорее мира от печенегов, чем битвы. Понятно, что этот мир они могли дать только перед угрозой вторжения русских дружин в их земли. Воевода был уверен в победе: сил у него достаточно. Да и хан Термицу не замедлит ударить по давнему своему врагу, если руссы и хазары устремятся в пределы Печенегии.
Свенельд глянул на дозорного, который принес весть о печенежском посольстве, спросил:
— Как звать тебя, молодец?
— Колюта, сотский дружины княжей!
— За что гривной златой пожалован?
— За полонение козарского князя Казарана под Переяслав градом.
Свенельд с минуту разглядывал коренастого дозорного с посеченным лицом, потом сказал:
— Скачи, Колюта-богатырь, к хану Фарузу. Пускай он везет послов печенежских сюда. Добрыня и сам Фаруз с ближними воеводами своими пусть тоже едут ко мне. Будем мыслить о делах ратных — Свенельд помолчал и закончил: — Или мирных... Как Перун даст.
— Сполню, воевода!..
Дозор со стороны далекой дубравы дал знак опасности. Араз хладнокровно приказал подтянуть подпруги на конях и приготовиться к бою.
— В лесу позади нас много воинов, — доложил запыхавшийся дозорный.
Араз посмотрел в сторону леса: по следу гонца неторопливой рысью бежал конный отряд десятка в три всадников. Еще издали было видно — несколько воинов одеты в русские брони, другие походили на хазарских богатуров.
Положение отряда бывшего табунщика становилось грозным, если это был враг. Утром они подверглись натиску тысячной орды печенегов и едва оторвались от них. Но вряд ли враг отступился.
Араз приказал садиться на коней и приготовить копья. Уходить с удобного для обороны места он пока не собирался: надо было узнать, что это за неведомые наездники. Стычки он тоже покамест не боялся — воинов у него в десять раз больше. Ну а если в лесу скрывается засада, Араз успеет увести отряд от погони: путь к берегу Днепра был открыт, а там он знал одну тайную тропу в прибрежной чащобе.
Всадники приблизились. Двое передних были одеты богаче остальных. В первом Араз сразу узнал Алмаз-хана. Именно под началом этого тумен-тархана был Араз и его товарищи под Киевом. Извечная покорность табунщика перед ханом чуть было не сорвала Араза с седла и не бросила ниц под копыта ханской лошади. Но второй всадник в серебристой кольчуге весело посмотрел на него и показал пальцем вверх, что означало, как понял бывший пастух: «Ты теперь не раб степных властителей, а русский воевода и веди себя смело!»
Араз распрямил спину. Алмаз-хан поморщился и процедил сквозь зубы:
— Кто такой?
Араз молча кивнул на стяг со знаком Святослава.
«Смотри не подавись собственным сапогом от злости, мусульманин!» — подумал про себя Араз, но голоса не подал.
Лицо Алмаз-хана побагровело. Он знал, что много хазар-язычников ушло перед битвой в стан урусов. Говорили, что немало их поступило в войско кагана Святосляба. И вот теперь этот навоз сидит перед ним в седле, как равный, и не желает разговаривать. От воинов из отряда Араза не ускользнуло раздражение Алмаз-хана. Они развеселились, хотя и молча. Взбешенный этим хан готов был схватиться за рукоять сабли, но обстановку разрядил молодой русский витязь.
— Прими привет, славный удалец, от воеводы русского Добрыни! — весело обратился он к Аразу. — Назови свое славное имя.
Араз снял островерхий русский шлем, поставил его на сгиб левой руки, поклонился знаменитому витязю.
— Пусть продлится жизнь твоя на сто лет, а слава — на многие века, доблестный коназ Добрыня, — почтительно сказал он. — Имя мое Араз, сын Беклемиша, из рода Ашин. Я служу бин-беки под бунчуком ослепительного и всепобеждающего кагана урусов Святосляба. Добрыня приветливо улыбнулся.
«Грязный табунщик! — презрительно сощурился Алмаз-хан. — Навоз из рода Шад-Хазара, позор рода Великих Каганов Хазарии. Много у меня под сапогом таких именитых пастухов». — Вслух высказать эти мысли он, не осмелился и только сопел от возмущения.
— Пошто ты, тысяцкий Араз, — спросил Добрыня все так же весело, не приветствуешь нашего друга хана Алмаза, который вместе с нами ведет тумен свой на печенегов?
— Почтительно прошу простить грех мой, коназ-богатур, — ответил Араз — Имя грозного Алмаз-хана знает вся Хазария. Подвиги его равны делам сказочных героев. Блеск стремительного меча его видели все стороны света. Прошу и тебя, пресветлый хан, простить меня! Хотя вина здесь моя самая малая. Увидев светлый облик твой, я онемел от восхищения и не мог сдвинуться с места! — закончил хитрый Араз и так же, как только что перед Добрыней, склонил обнаженную голову перед хазарским ханом.
— Скажи мне, урусский бин-беки, — с деланным спокойствием, почти как равного спросил хан бывшего табунщика, — что делают твои богатуры малым числом в этой немирной земле далеко от своего боевого стана?..
Тот же сотник просунул голову в повозку.
— Захватил пастухов Араза? — спросил его Куря.
— Сам чуть ушел! — мрачно ответил тот. — В трех фарсахах отсюда полно урусов и хазар. Они вместе идут на нас. Три десятка батыров потеряли мы! — Сотник недобро посмотрел в глаза Кури. — Ты обманул нас!
Куря отвел взгляд и промолчал.
— Послы назад пришли, — доложил сотник своему бек-хану.
— Где они?
— Вон подъезжают.
— Позови их сразу же.
— Слушаю и повинуюсь, доблестный!
Бек-ханы переглянулись. Сейчас станет известно, что несут их посланники — мир или войну. Все молча глядели на полы кибитки. Вот они распахнулись.
— Коназ Саванелд зовет к себе доблестных бек-ханов Канглы-Кангара, чтобы говорить о согласии или битве! — доложили послы.
Бек-ханы не проронили ни слова. Сидели, задумчиво склонив головы. Потом Радман сказал:
— Надо ехать.
Все согласились с ним, даже Куря...
В просторном шатре посреди широкого поля собрался совет военачальников противоборствующих сторон. Войска противников окружили его, встав каждое в тысяче шагов от шатра. Над степью нависла гнетущая тишина — не было обычного предбранного гомона и гула, указующего на огромное скопление вооруженных людей. Ветер с Днепра колыхал стяги руссов и бунчуки кочевников. Сверкали брони в лучах послеполуденного солнца. Над полем кружились вороны, ожидая кровавой дани...
— Далее мы в ваши пределы не пойдем, здесь станем, — говорил Свенельд по-печенежски. — Но вы должны немедля отпустить весь русский полон и заплатить за обиду двести тысяч золотых динаров!
— Где нам взять столько золота? — воскликнул Тарсук. — Мы нищи, о коназ! Обида у нас обоюдная: мы потеряли в битвах больше воинов, чем урусы. Да еще своих пленных выкупать надо будет.
