Алексей Сергеев - Стерегущий
Таисия Петровна втянула в грудь судорожными глотками воздух, так сильно было ощущение, будто она сорвалась с горы и летит в какую-то пропасть, и через миг в мертвецкой раздался ее безумный вопль:
— Са-аша-а!
На помощь ей стремглав бросился доктор Сеницкий, стремясь подхватить на руки падающее тело…
Выйдя из мертвецкой, Макаров не спеша зашагал по выложенной из кирпичей дорожке, посыпанной песком. От мысли, что лейтенанта Сергеева, которого он давно знал и любил, уже нет в живых, сердце адмирала заполнялось болью. Оно болело за весь экипаж «Стерегущего», за всех этих смелых русских людей, до конца показавших себя героями. Но он жалел их не только сердцем, как чувствительный человек, а и разумом, как рассудительный начальник, неожиданно потерявший опытных, знающих моряков, на которых можно было положиться в любом трудном деле. Смерти, как у них, — в доблестном, горячем бою — он желал и себе самому, как наиболее почетного завершения жизни воина, и все-таки было тоскливо. Чтобы избыть тоску и утешить себя, адмирал вымолвил громко свое излюбленное: «В море — значит, дома…» Но слова прозвучали сейчас как-то тускло, и сухой шелест голоса утонул в вечернем ветре.
Глава 20
ИХ ПОДВИГА НЕ ЗАБУДЕТ РОССИЯ
Портартурцы стекались к Сводному госпиталю, но туда никого не пропускали, народ толпился у ограды.
Солдат, моряков и рабочих оттесняли полицейские и крепостные жандармы. Рослый и по-картинному представительный полицмейстер задерживал офицеров.
— Странно, — обиженно возражали ему молодые поручики и лейтенанты, стремившиеся попасть за ограду.
— И вовсе не странно. Дело полиции охранять не только живых, но и мертвых. Во всем должен быть благоустроенный порядок, — снисходительно разъяснял полицмейстер, обращаясь к толпе. И тут же свирепо и повелительно замахал руками. — Не загораживать проходы!.. А ну, осади! Сидоров, отодвинь-ка вот этого! — орал он в полный свой голос хриплым баритоном.
— Гляди, сколько в Порт-Артуре фараонов с селедками, — сказал один из портовых рабочих Лифанову, останавливаясь, чтобы дать пройти обгонявшему их наряду городовых с несколькими околоточными.
— На белом свете только хорошего мало, а дряни везде сколько хошь, — отозвался Лифанов. — Что приключилось тут?
Шагавший рядом с полковником Агапеевым адъютант адмирала Семенов говорил возбужденно:
— Но разве бы другой адмирал кинулся на выручку «Стерегущего», гибель которого была очевидна? Что побудило его поступить так? Лишь призрачная надежда спасти остатки экипажа от смерти или плена. За таким адмиралом матросы пойдут в огонь и воду, потому что он сам идет с ними туда же.
— Простите, господин офицер, — обратился к Семенову Лифанов. — По вашему разговору выходит, что наш «Стерегущий» навовсе пропал?
— Пропал, братец, пропал, — ответил Семенов, проходя мимо.
— Ну вот и узнали новости, — горестно прошептал Лифанов. — Раз нету с нами сейчас «Стерегущего» — значит, не стало на свете одного знаменитого человека…
— Какого это?
— Лемешко Марка Григорьевича. Не знаешь ты его. В девятьсот первом году бастовали мы с ним на нашем заводе. В мае акурат дело было…
— Стойкий был человек, образованный… а самое главное — к правде рабочей крепко приверженный. Без страха за нашу правду стоял.
— Земляк, значит, твой?
— Да. С Балтики.
Лифанов собирался еще что-то сказать, но со стороны госпитальных ворот яростным грохотом понеслись крики: «Ура, ура, Макаров!»
Лифанов с товарищем подошли к воротам госпиталя в тот момент, когда в калитке показался командующий эскадрой. Десятки рук подхватили его с восторженными криками и, высоко подняв, бережно понесли к паперти Отрядной церкви, у которой стояла адмиральская коляска.
Там Макарова без фуражки, утерянной, пока его несли, осторожно поставили на самую верхнюю ступеньку. Сделав это, люди не расходились, а только немного раздались, словно для того, чтобы адмирал стал виден всем и сам мог видеть всех находившихся на площади.
Смятые было народом рослые жандармы пришли в себя. Выбиваясь из сил, они стремились навести подобие порядка и подальше оттеснить людей, пробивавшихся ближе к адмиралу.
Особо ретиво старался молодой, черноусый, высокого роста и, видимо, непомерной физической силы. Подходя то к одному, то к другому, он как бы легонько брал его под руку, и люди сейчас же безвольно и с оторопью передвигались в ту сторону, куда направлял их жандарм.
Приглядываясь к ретивому черноусому, пожилой штабс-капитан в погонах тринадцатого восточно-сибирского стрелкового полка не выдержал и укоризненно заметил:
— Экой ты, братец, право, непонятливый! Может, вот здесь люди хотят единственного разумного в России адмирала послушать, а ты из всех сил стараешься помешать им. Вон как фигуряешь! Нехорошо у тебя получается.
— Необразованность тут одна, ваше благородие, — словоохотливо возразил жандарм, сохраняя на лице озабоченное выражение. — Это же все обуховская мастерня прет, а ей, известное дело, завсегда поперек властей идти надо.
Но, несмотря на усилия жандармов, народ не расходился.
Толпа колыхалась, бурлила.
По площади распространялось от человека к человеку известие о гибели «Стерегущего» со всем экипажем. Там и тут вскипали огневые возгласы: «Отомстим за „Стерегущего“! Смерть японцам!»
Над площадью стоял сплошной гул, в котором слова возмущения и гнева перемежались с приветственными выкриками в честь Макарова.
Глядя на людей, ожидавших от него мудрых и смелых действий, адмирал понимал, что решение, пришедшее к нему утром на мостике «Новика», — решение единственно правильное.
— Сражаться, сражаться! — повторял он вполголоса. Конечно, выход эскадры на бой с хорошо подготовленным и оснащенным врагом — дело нелегкое. Но разве на палубах, в кочегарках и кубриках «Новика», «Пересвета», «Баяна», «Севастополя», «Петропавловска» мало людей, которые легко и охотно творят самые трудные дела?.. Разве не знал он русских матросов?.. Разве в течение сорока лет своих мирных и боевых плаваний не сроднился с ними, не полюбил навек, не научился гордиться ими в чужих и русских землях и водах?..
От всех этих мыслей в Макарове крепла решимость завтра же стать на мостик «Петропавловска», чтобы идти на нем впереди эскадры.
К госпиталю подошли корабельные подмастера и рабочие с Тигрового Хвоста. Остановились у фонаря, осмотрелись по сторонам.
— Кажись, Алексей Поликарпович?.. Он и есть! — услышал радостный оклик Лифанов.
Высокий, широкоплечий рабочий с размаху протянул ему правую руку, и когда он подал свою, дружески прихлопнул ее левой.
