Дарья Плещеева - Операция «Аврора»
— Справлюсь. С меня одной глупости достаточно. Больше это не повторится.
— Ну, тогда расписываем действия. Ваши и агентов…
* * *На следующий день Давыдов поехал к Бабушинскому. Он застал купца на заднем дворе, возле сарая-страусятника. В двери было проделано окошечко, и в это окошечко выглядывала серая голова, судя по размеру — вполне безмозглая. Бабушинский пытался покормить птицу булкой, но у него хватило ума предлагать лакомство не с руки, а с серебряного подноса.
— Знаю я Шурку Евриона, — сказал купец, — как не знать. И подружку ее, Муньку Варвара. И Леську Колоброда… Смешные девицы! Леську как-то посадили в ванну на колесах и по улице провезли. Пену, правда, взбили знатную и утащили недалеко. Но шуму было много…
— Как расположить к себе кокотку? — спросил Денис. — Только ли деньгами? И для чего Шурке Гольдовский?
— А Гольдовский ее по всяким интересным местам возит. Согласитесь, ко двору Евриона и Варвара не пригласят, а где-то же блистать надо. Ну, актерские вечеринки, вернисажи, всякие гулянки… Да ведь Гольдовский — красавчик! Подружки Шурке завидуют: не то что какой-нибудь пузатый генерал. А зависть товарок для кокотки — лучше медового пряника. При этом у нее есть два покровителя. Но они ее редко навещают, оба уже в годах. И один, представьте, мой родной дядюшка. Сколько ей побрякушек надарил! А Шурке, понятное дело, все мало. Теперь вот поссорились — она у него что-то этакое просила, он не купил.
— А Гольдовскому Шурка на что? Кроме как на естественную надобность? Я, видите ли, не имел дела с кокотками… — Давыдов даже малость смутился, словно признавался невесть в каком грехе.
— Во, гляньте, гляньте! — вдруг заорал купец. И было-таки от чего орать — страус разинул клюв. Глотка у него была изумительной величины, за ней голова совсем потерялась, и только таращились выпученные, безумные птичьи глаза.
Потом Бабушинский повел Давыдова в дом и там уже, велев раздуть самовар, объяснил положение дел.
— Еврион и Варвар теперь в большой моде. То есть нарядить такую девку в пух и перья, вывезти на гулянье — это чуть ли не парижский шик. Так что у них взаимовыгодный союз. Гольдовский через Шурку с полезными людьми знакомится, а Шурка — через него, и оба развлекаются. Так вы собирались сделать Евриону подарок? Подождите, сейчас дядюшке телефонирую. Старый черт озлился на дочек и пообещал, что ни гроша им не оставит, все на девок спустит. Но вот что-то поумнел…
Пока Бабушинский осведомлялся о дядюшкином здоровье, Давыдов любовался огромным начищенным самоваром. Это был дорогой томпаковый самовар, настоящий купеческий, рублей в сорок, не меньше, грушевидной формы, то есть «граненый дулей», на двадцать пять стаканов чая.
— У девки губа не дура, она потребовала яйцо от Фаберже, — сказал наконец Бабушинский. — Не то, что государь супруге на Пасху дарит, попроще, но тоже со всякими штучками, вроде птички с бриллиантами, что изнутри выскакивает. А дядюшка — человек простой — задал разумный вопрос: а на хрена тебе? На шею не наденешь, на стол к обеду не подашь… Вы поезжайте в ювелирные лавки на Кузнецкий мост. Пасхальная седмица кончилась, с витрин они эти яйца убрали, а далеко, может, и не спрятали, и недорого отдадут. И еще: я Пашке велел перьев набрать…
— Каких перьев?!
— Страусиных. Настоящее страусиное перо всегда в цене, а бывают ведь фальшивые. Скажите Евриону: купец, мол, Бабушинский кланялись, из собственных их степенства страусятников…
И Бабушинский расхохотался.
Час спустя Давыдов подъехал к Шуркиному жилищу. Заранее высланный туда агент доложил: сидит дома одна, ждет модистку.
Денис вошел, держа перед собой букет из пышных страусиных перьев, серых и буроватых, да что за беда — Шурка сообразит, куда их отдать выкрасить.
Она сидела в пеньюаре, и это был такой пеньюар, что почтенная жена и мать семейства ввек бы не надела: пронзительно-розовый, с низким вырезом и бешеным избытком кружев. Увидев гостя, она даже не запахнула на груди этот шедевр взбесившейся портнихи.
Перья были приняты с восторженным визгом. Кокотка, при всей своей склочности и напористости, была простодушна, как дитя. Потом Давыдов достал нарядную коробочку и открыл. В коробочке было яйцо на подставке, покрытое ярко-малиновой эмалью, по которой были проложены золотой проволокой крошечные ромбики. Яйцо разделилось надвое, и Шурка опять взвизгнула — внутри обнаружился крошечный букет ландышей с листьями из зеленой эмали и жемчужными цветочками.
После чего Давыдов, назвав Евриона самым лучшим майским ландышем, пообещал подарить еще яйцо, побольше и подороже.
— Так вы за мной увиваетесь, что ли? — обрадовалась Шурка.
Наученный Бабушинским Давыдов вздохнул.
— Не скоро я теперь начну за дамой увиваться. Мой корабль потерпел крах…
— Вас бросили! — догадалась Шурка.
— Да если бы! Сам я ее бросил, а она мне теперь пакостит, гадости приличным людям про меня рассказывает…
— Да вы во сто раз лучше найдете! — пылко пообещала Шурка.
— Никого я искать не стану! Как раз примусь ухаживать, а тут и она, моя бывшая, образуется. Пусть сперва угомонится. А то врет добрым людям, да такое, что и выговорить противно!
— Ну-ка, рассказывайте! — вдруг велела Шурка, и Давыдов понял: она ведь, в сущности, добрая и готовая прийти на помощь бабенка.
— Что тут рассказывать?.. Сошелся с англичанкой. Сам я, как говорится, на государевой службе, вон Олег не даст соврать — серьезными делами занимаюсь. А она… А ее ко мне, видно, подослали!
Ему было неприятно таким тоном и так пошло говорить об Элис. Но, если не разжалобить Шурку Евриона, план мог рухнуть в тартарары.
— Подослали?! — воскликнула кокотка.
— Если бы я знал! А она… а она повисла на мне, как черт на сухой вербе!
Шурка имела только один способ утешать расстроенных мужчин — зато верный. К счастью, она с минуты на минуту ожидала свою модистку. Поэтому не пошла в атаку с кличем «Штыки вперед!», как гренадер на вражеские порядки, а всего лишь придвинулась поближе, поднося полуоткрытый бюст чуть ли не под нос Давыдову.
Пока модистка, худенькая и верткая дамочка лет сорока пяти, раскладывала сокровища из своих сумок на диване и креслах, Шурка планировала интригу:
— Я своему котику все растолкую, и пусть он только попробует хоть словечком возразить! И потом дам вам знать, когда приходить, чтобы с ним встретиться. Я его знаю — знаю, от чего он размякнет! И не надо никаких яиц! Что я — пасхального яйца не видала? Да я по доброте душевной помогу!..
Давыдов, впрочем, в бескорыстии Евриона сильно сомневался. И даже подозревал, что Шурка предпочтет получить за услугу наличными.
