Михаил Попов - Темные воды Тибра
– Мысль не самая глупая. С точки зрения судьи.
Представители Путеол, принесшие весь этот ворох бумаг, стояли тут же, понурившись. Они понимали, что возлагают на великого человека слишком запутанное дело. После слов этого похожего на обезьяну человека им стало совсем совестно. Может, действительно плюнуть на все и начать жить сначала? Иначе жизнь просто погибнет под этим ворохом свитков.
Сулла поразил всех. Он заявил, что принесены не все нужные документы.
– Сводные книги магистрата, все записи эдила за последние шесть лет. Расчетные книги главных хлебных амбаров.
Путеольцы открыли рты. Карма выпучил глаза.
– За ответом придете через полторы декады.
И вот этот день настал.
Поставили кресло, вынесли путеольские бумаги – аккуратно пронумерованные, сложенные в стопки и скрепленные личными печатями Суллы.
Полукругом у кресла Суллы расставили низенькие скамеечки – там будут сидеть граждане Путеол, и официальные лица, и судейские, и представители конфликтующих (веками) сторон, и простые обыватели, от мнения которых тоже во многом будет зависеть исход дела.
Карма и Валерия, тоже не лишенные любопытства, остались стоять в дверях дома. Госпоже даже принесли кресло, потому что разбирательство по делу, тянувшемуся при жизни пяти поколений, не могло закончиться за пять минут.
Когда все утихомирились, Сулла встал, прошелся мимо стола, заваленного папирусами, пергаментами, восковыми и каменными дощечками.
– Я разобрал ваше дело. Признаюсь, это было нелегко, но Фемида на минуту сняла повязку и дала мне взглянуть ей в глаза.
Богобоязненные провинциалы затаили дыхание.
– Это дело только на первый взгляд кажется запутанным. Я сейчас вынесу свой вердикт, а вы уж сами решайте, справедлив он или нет, останется ли кто-нибудь после него обиженным. Итак, слушайте.
Карма покосился на Валерию, та с искренним обожанием смотрела на своего мужа.
– Авл Астурций возвращает Гнею Марцинию однорогого быка и четырех черных кур; Мелений Цений в течение года половину удоя своей козы отдает в глиняной посуде вдове Мамилии; фиговое дерево за зданием главного магистрата должно быть срублено, ибо оно и так уже засыхает, а Квинт Антубий должен получить шестьдесят розог, но при этом и весь последний урожай этого дерева. Я все сказал.
Некоторое время на террасе сохранялось молчание – провинциалы соображают медленно. Но постепенно лица, обожженные кампанским солнцем, источенные морщинами, начали светлеть, и под конец раздались приветственные крики и громкие шлепки. Это жители Путеол лупили себя ладонями по лбу – как же это они сами не додумались до такого очевидного решения!
– О, великий Сулла!
– О, великий Сулла!
– О Сулла, великий и счастливый!! – отовсюду раздавались голоса. То, что он таким экономным и исчерпывающим образом разобрался в запутаннейшей многолетней дрязге, задевавшей интересы десятков людей, произвело на горожан впечатление магического фокуса. Они разошлись в благоговейном состоянии духа.
Во всех храмах города были принесены соответствующие жертвы.
Восхищена была и Валерия.
В особых способностях своего мужа она не сомневалась никогда, но ей было приятно, что он лишний раз сумел подтвердить их.
За обедом, поедая мелких, особенно ценных аграгантских устриц и запивая их легким местным вином, Валерия спросила вдруг у Луция Корнелия – она все еще находилась под впечатлением его утреннего успеха – о его гении. По римским поверьям, у всякого человека он есть, оберегает в ситуациях опасных, удерживает от необдуманных поступков.
Сулла пожал плечами.
– Я, наверное, тебя разочарую, мне нечего ответить. И отправляя своих легионеров в Волчью Пасть, что мне устроил под Пиреем Архелай, и возясь с гнилыми папирусами путеольцев, я ни к кому не обращался за помощью и советом.
– Но приятнее и спокойнее думать, что он все-таки существует.
– Не знаю. Думаю, мне было бы даже неприятно осознавать, что я делю свой успех с кем-то, пусть даже с высшей силой, – почему-то мрачнея, ответил Сулла.
Вечерело, стремительно опускались южные сумерки, пение птиц в густых зарослях вокруг террасы начало сменяться стрекотом цикад. Шум морских волн стал слышнее, словно суета дня служила ему препятствием.
– А женщины?
– Что женщины? – Сулла застыл с бокалом, поднятым в правой руке.
– Для того чтобы выбрать женщину, тебе тоже никогда не приходилось советоваться с высшей, как ты говоришь, силой?
Сулла молчал довольно долго, это слегка испугало Валерию, вернее, взволновало. Ее возлюбленный на все вопросы отвечал сразу, быстро и по существу. Она давно уже поняла, что он относится к редчайшему типу людей, которые никогда не испытывают нужды притворяться. Никогда, ни при каких обстоятельствах, даже ради какой-нибудь цели. То, что он сейчас задумался… и красноватое пятно на его лбу вдруг стало так заметно…
– У меня предчувствие, Валерия, что сейчас между нами состоится какой-то важный разговор.
Валерия вздрогнула.
Она не хотела никаких важных разговоров.
Женщина глупа, она всегда желает выбраться за границы рая, в котором обитает.
А может, это не глупость?
– У тебя есть ко мне вопрос, ты давно хранишь его в своем сердце, но боишься задать, спрашивай сейчас.
По правде сказать, легенда, рассказанная Кармой, не слишком тяготила воображение молодой римлянки; временами она просто забывала о ней, но сейчас Валерия вдруг поняла, что какие-то слова произнести вслух придется.
Как-то, раза два или три, она в очень мягкой форме пыталась намекнуть мужу, что присутствие этого стареющего, сварливого, неуживчивого раба раздражает ее. Сулла в настолько категорической форме отказался его удалить, что она оставила эти попытки. Помнила она и об обещании, данном Карме, все эти месяцы Валерия считала себя обязанной держаться данного слова, но сейчас ей вдруг нестерпимо захотелось разрубить этот узел.
Всем станет легче.
Станет ли лучше, она не думала.
Женщина никогда не думает об этом.
– Ну говори же. Я давно заметил ту неприязнь, впрочем не слишком острую, которую ты испытываешь к моему старинному рабу. Что между…
– Да, дело касается его. Он рассказал мне одну историю.
– Историю?
Сулла поставил бокал на стол. Хлопнул в ладони.
– Карму ко мне!
Валерия было подалась вперед, чтобы что-то добавить, но Сулла остановил ее едва заметным жестом.
– Я не люблю выслушивать истории, как бы они ни были занимательны, дважды. Сейчас он придет, и ты расскажешь при нем. Не волнуйся. Какой бы она ни была, эта история, тебя результаты предстоящего разговора коснутся в наименьшей степени.
