Поль Бертрам - Тень власти
Простояв еще некоторое время перед запертыми воротами, я стала ходить по безлюдным улицам, дожидаясь утра. Я понимала, что до утра ни в одном доме мне не откроют дверей. Завернув за угол, недалеко от тюрьмы, я на рассвете вдруг встретила палача Якоба. Он внимательно посмотрел на меня и воскликнул: «Раненько вы вышли сегодня из дому! Советую, идите лучше домой, собирайте свои вещи и уезжайте поскорее из города, женщинам вашей семьи здесь нельзя оставаться!» Я сразу угадала истину: «Проведите меня к графине, мастер Якоб!..» – «Откуда вы об этом знаете?» – воскликнул он с изумлением. «Это для вас безразлично, только проведите меня к ней!» Сначала он отказывался. Но у меня нашлось немного денег и кольцо, которое мать дала мне на прощание. Он согласился.
Когда я вошла в камеру, где была заключена Изабелла, она встала и горько засмеялась. «И ты, Марион, – сказала она. – Я полагала, что купила безопасность своей семьи, но, кажется, моя стоимость оказалась меньше». – «Послушай, Изабелла, ведь дон Хаим хотел взять с собой тебя и твоего отца». – «Ах, он и тебе рассказывал эту историю?» – спросила она с презрением. «Да, – отвечала я. – Дон Хаим сегодня вечером увел с собой твоего отца и других арестованных из гертруденбергской тюрьмы».
Изабелла взглянула на меня, как будто произошло что-то ужасное.
«Это неправда, – хрипло закричала она. – Ты, вероятно, видела все это во сне».
И, чтобы не упасть, она схватилась руками за стол.
«Изабелла, выслушай меня, – сказала я. – Я была с ними, я видела, как дон Хаим приступом взял внутреннюю башню, ворота которой были заперты».
И я рассказала ей все, что знала.
Это произвело на нее потрясающее действие. С минуту она смотрела на меня как-то дико, потом застонала, упала на колени и стала биться лбом о край стола.
«А я так сердилась на него и бранила его, когда он пришел спасти меня, – тихо пробормотала она. – Не он солгал мне, а другой».
Она смолкла и закрыла лицо руками. Все ее тело вздрагивало от беззвучных рыданий. Я также опустилась на колени возле нее, стараясь успокоить ее. Но она как будто не слышала и не понимала меня. Через некоторое время она перестала рыдать, руки ее опустились, и. устремив взор вперед, она застыла в этой позе, как изваяние. С трудом удалось заставить ее заговорить.
Донна Марион сделала паузу и продолжала:
– Не находя нигде помощи, она направилась прямо к дону Педро. Пришла она к нему, вероятно, часу в одиннадцатом. В доме царило необычайное оживление, но она и не догадывалась о том, что случилось. Ее попросили подождать. Вдруг к ней подошел какой-то офицер и арестовал ее от имени гертруденбергского губернатора – от вашего имени, как она полагала.
Последнюю фразу донна Марион добавила едва слышно и потупив глаза. Потом она снова подняла их на меня и сказала:
– Простите ее, дон Хаим: она не ведала, что творила. Притом же этот человек обладал красноречием и ловкостью настоящего искусителя – потом мне пришлось слышать, как он говорит. Простите ее. Не забывайте, что она пришла к нему ради своего отца.
Трудно было не сдаться, слыша этот умоляющий голос: многое ради него простилось покойнице.
– Я прощаю, – промолвил я после минутного колебания.
– Благодарю вас, – тихо сказала донна Марион. – Рассказав мне все это, Изабелла опять умолкла, вперив в стену остекленевшие глаза. Наконец она очнулась и промолвила: «Я расскажу тебе, Марион, все, для того чтобы ты могла судить справедливо. Если я погибну, – а по-видимому, так и будет, – а тебе придется увидеться с ним, то ты лучше всех можешь служить посредником между нами». И она рассказала мне все, что было между вами.
Донна Марион опустила глаза и опять смолкла.
– Что же вы думаете теперь, когда вам все уже известно? – тихо спросил я.
– Во многом вы были неправы относительно нее, – отвечала она, глядя мне прямо в лицо. – Нельзя заставить любить себя силой, и ни одна уважающая себя женщина не будет любить, если к ней пристанут с ножом к горлу. Но и она также была несправедлива к вам и за это должна была просить у вас прощения. Я ей так и сказала. «Конечно, я сделаю это, – отвечала она, – если мне суждено увидеться с ним. Но я предчувствую, что этого никогда не будет». Я старалась ободрить ее. Я добилась разрешения остаться при ней, и хотя мастер Якоб и дал мне понять, что он не выпустит ее, даже если она наденет мою одежду, тем не менее я рассчитывала, что, может быть, как-нибудь представится благоприятный случай к бегству. Я заставила Изабеллу надеть мой костюм и причесала ей волосы, как у меня. Сначала она отказывалась, но в конце концов мне удалось убедить ее. Мы стали выжидать, но дни проходили за днями, а благоприятного случая, на который я рассчитывала, все не было. Нас так бдительно стерегли, что всякая попытка к бегству была невозможна.
Изабелла все время была в полном унынии и молча сидела на стуле, почти не разговаривая, день ото дня делаясь бледнее. Я видела, что ее угнетают ее мысли, но утешить ее было невозможно. Я ломала себе голову, изыскивая средства бежать, но все было напрасно. Нас навещала только полупомешанная женщина, приносившая нам пищу. Она не вступала с нами ни в какие разговоры и не слушала то, что мы ей говорили.
На десятый день моего пребывания дверь в нашу камеру отворилась в неурочный час, и вошел палач. Помнится, мы обе на минуту лишились чувств, не зная, что значит его визит. Мастер Якоб, улыбаясь, сказал: «Кажется, мое посещение не доставило вам большого удовольствия. Вишь, как вы побледнели. Но я всегда стараюсь быть приятным, чем могу». Его шутки были несносны, и я просила его сказать нам сразу, зачем он пришел. «За одним делом, – отвечал он, снова скаля зубы. – Достопочтеннейший отец инквизитор желает поговорить с графиней, и ей придется отправиться к нему. Поэтому приготовьтесь, я зайду за ней через четверть часа. Я-то хорошо знаю вас обеих, – прибавил он, глядя на меня, – но его преподобие в последнее время стал плохо видеть, и для него не будет между вами особой разницы. Устраивайтесь между собой, как хотите, но не забудьте потом, что я старался сделать для вас все, что мог». Его последние слова дали нам слабую надежду, хотя мы и не понимали, почему это дон Педро не сумеет различить нас. Но не такой был человек этот Якоб, чтобы оказывать услуги без особо уважительных причин.
– Он просто боялся, что в один прекрасный день я вернусь, – мрачно заметил я.
– Пожалуй, что так. Но мы, конечно, ничего этого не знали, да и он не хотел отвечать на наши расспросы. Итак, решив предстать перед инквизитором вместо Изабеллы, я приготовилась идти. Она воспротивилась этому и настаивала на том, что она будет говорить с ним сама. Я боялась, что мне не удастся убедить ее, и не знала, что делать. Вспомнив, однако, о пытках, обо всем, что может сделать человек, ослепленный страстью, я опять стала ее уговаривать. На этот раз она уступила скорее, чем можно было ожидать, – душа ее была надломлена. Потом она сделалась удивительно спокойной и покорной, так что по временам я едва узнавала ее.
