Дэвид Ротенберг - Шанхай. Книга 1. Предсказание императора
Царь Востока приказывает Кормилице привести к нему дочь. Затем он и его советники поют о том, насколько тяжел груз по управлению государством, лежащий на их плечах, и заканчивают словами: «Даже наша возлюбленная дочь не столь важна для нас, как наше государство».
Духовые инструменты предваряют серию многообразных, переплетенных меж собой звуков, которые издали эрху. Когда они каскадом изливаются на зрителя, на сцене появляется юная Принцесса. Ее головной убор украшают два длинных пера, а рукава одеяния из чжэньцзянского шелка подвернуты, чтобы были видны руки. Она проплывает через всю сцену с такой грацией, что зрители хором испускают вздох восхищения. Наклон тела говорит о тяжести грусти, лежащей на ее плечах, торжественное появление на сцене — о высоком положении, головной убор с двумя роскошными перьями — о ее пленительной чувственности.
Оказавшись в центре сцены, Принцесса поворачивается лицом к зрителям, поднимает руку к голове, наклоняет одно из перьев к лицу, а затем принимает артистичную позу, встав на одну ногу, и широко, словно в крике, открывает рот. Вся эта сцена звучит как одна протяжная нота, взятая на эрху. Сама ее скорбь является музыкой.
Следующая сцена отличается редкостной трогательностью. Дочь рассказывает о своей преданности и покорности отцу, отец — о глубокой любви к дочери. Затем он велит ей отправляться к Царю Запада и стать его новой женой. Это необходимо ради заключения мира между двумя царствами. Она кланяется. Кажется, что все идет прекрасно — до тех пор, пока Принцесса, выйдя на авансцену, не вздымает руки к небу. Широкие рукава взлетают кверху и словно в растерянности зависают в воздухе. Трубы издают скорбный стон, и Принцесса поет песнь прощания.
Когда песня заканчивается, среди зрителей не остается ни одного человека, чьи глаза не увлажнились бы слезами. Небесный Царь Хун Сюцюань кричит «Хоа!», и этот крик хором подхватывают его придворные. Актриса ждет, собирается с силами и, когда восторженные вопли затихают, делает еще один шаг вперед.
Величественная, как сама вдовствующая маньчжурская императрица, Принцесса оглашает свою волю относительно того, как она желает проделать двухтысячемильное путешествие к будущему мужу.
Звенят цимбалы, и, словно не соглашаясь с ними, звучат трубы, а на заднем плане возникает маленькая фигура Слуги. Он не танцует, не скользит, не жонглирует и не показывает акробатических трюков. Он просто выходит вперед и низко кланяется.
Принцесса кидает взгляд на отца и выбрасывает рукава в его направлении. Но Царь Востока остается непоколебим: «Верь ему, дочь моя, ибо я вверяю ему твою жизнь».
Начинается суматоха, все царедворцы рассыпаются в разные стороны и принимаются беспорядочно перемещаться по сцене. Это создает ощущение урагана, уносящего возлюбленную дочь от отца.
Макси затаил дыхание. Ему довелось видеть, как Сказительница работает над этой сценой час за часом. Репетиции, внесение изменений, все новые и новые попытки, и все это ради того, чтобы, подобно женщине, хаотичное на первый взгляд движение было осмысленным изнутри и достигало определенной цели.
Макси ощущал красоту этого действа, и, когда он встал, чтобы во все горло прокричать: «Хоа!» — все головы повернулись в его сторону. Зрители были ошеломлены. Многие вообще не слышали, чтобы этот человек произнес хоть слово на Общем языке. И они тоже начали кричать «Хоа!», только теперь эти крики были адресованы ему. Но Макси это не волновало. Он видел, как прекрасны результаты труда Сказительницы, и снова выкрикнул «Хоа!» — ее опере и ей самой.
В следующей душераздирающей сцене Принцесса со слезами на глазах прощается с Кормилицей, а остальная челядь усыпает розовыми лепестками путь уходящей госпожи.
Путь Принцессы и Слуги начинается не очень гладко. Ей не хочется отправляться в путь, не нравится, что ее практически никто не сопровождает, она вне себя оттого, что единственный ее спутник — простой крестьянин.
Вводный танец двоих сопровождается молчанием зрителей, столь редким в пекинской опере. Танец объединил в себе физическое и эмоциональное начала, а кульминацией его стал жест Принцессы, указавшей на пол, после чего Слуга поклонился ей до земли.
Теперь путешествие начинается всерьез. Держа в правой руке маленький кусок бамбука с привязанной к нему бечевкой, Принцесса делает вид, будто правит лошадью, в то время как Слуга идет пешком. Они переправляются через реки, бредут по горам, бескрайним равнинам, жарким пустыням, и все это разыгрывается без каких-либо декораций, лишь с помощью телодвижений, танца и музыки — того, в чем и заключается волшебство пекинской оперы. Они нарываются на засаду врага и выходят невредимыми из сражения, встречают купцов и торгуются с ними, чтобы пополнить запасы воды и пищи, а также людей благородного происхождения, которые при виде них отводят глаза в сторону. Им встречаются даосские монахи, дающие им свое благословение. Им приходится наткнуться на разбойников с бешеными глазами, что грабят путешественников, на пилигримов, которые присоединяются к ним в их путешествии на Запад. Их спутники меняются, опасность постоянно возрастает, а Принцесса и Слуга становятся все ближе друг другу.
Наконец Слуга спасает Принцессу от падения в стремнину, которую они пересекают, но сам падает в воду. Бурный поток уносит его прочь и ударяет об огромный валун. Его нога сломана. Принцесса спешивается и настаивает, чтобы теперь на лошади ехал он. Когда же боль становится невыносимой, они разбивают лагерь. В ту ночь Слуга кричит во сне от боли, и тогда Принцесса подходит, ложится рядом с ним и поет под чарующие звуки эрху. Эта сцена заставила всех зрителей вскочить на ноги.
Затем действие разворачивается при дворе Царя Востока, который тоскует по дочери и пытается противостоять интригам царедворцев.
Сказительница ненавидела эту сцену, которая была нужна лишь для того, чтобы зрители поверили в выздоровление Слуги, который теперь мог продолжить путь. Сказительница всеми силами пыталась сдержать раздражение. Она понимала: зритель должен отдохнуть от истории Принцессы и Слуги, но не была уверена, что сейчас его нужно возвращать к Царю Востока. Она пошла на это лишь потому, что данный персонаж был уже знаком публике и его не нужно было снова представлять. И все же Сказительница думала: а если перепрыгнуть в повествовании вперед и перенести главных героев сразу ко двору Царя Запада? Но она прежде никогда не видела, чтобы история совершала прыжки во времени. Она не знала, как потом вернуться к нормальной хронологии. Она думала обо всем этом, как резчик, стоя у куска слоновой кости, размышляет о том, что из него выйдет.
