Мишель Бенуа - Тайна третьего апостола
Однако он не стал ее открывать, а сразу передал в собственные руки его преосвященства, который тут же отправил все это в специальную машину для измельчения бумаги, имевшуюся в ведении Конгрегации вероучения.
Отец Бречинский, по – прежнему облаченный в строгую черную сутану, смотрел, как мимо проплывают печальные ландшафты Польши. Когда он работал у себя в книгохранилище, за ним явился Антонио и без объяснений отвез на центральный вокзал Рима, С того момента, как это произошло, поляк утратил способность мыслить связно. Проехав на поезде всю Европу, теперь он ехал по равнинам родины. Он не испытывал никаких чувств при виде родных мест, хотя и удивлялся этому. Потом вдруг резко выпрямился, глаза его за круглыми стеклами наполнились слезами, он увидел название стремительно пролетавшей мимо маленькой провинциальной станции — Собибор. Здесь был концентрационный лагерь, к которому стягивалась дивизия «Аншлюс» перед поспешным отступлением на запад. Уходя, она гнала перед собой последних поляков – заключенных, их убили здесь же, перед самым приходом Красной Армии. Среди них были все, кто еще оставался в живых из его родни.
А его самого несколькими днями раньше спрятал, пренебрегая опасностью, в своей тесной краковской квартирке молодой священник Кароль Войтыла. И тем спас от облавы, которую устроил немецкий офицер, только что сменивший на посту убитого польскими партизанами Герберта фон Катцингера.
Отцу Бречинскому придется сойти на следующей остановке. Там, при маленьком уединенном Монастыре кармелиток, его преосвященство кардинал Катцингер предписал ему обитать в дальнейшем. Мать настоятельница получила специальные указания в конверте с гербом Ватикана: священник, который посылается к ней, никогда не должен принимать никаких посетителей, равно как и поддерживать письменные или любые другие контакты с внешним миром.
Он нуждается во внимательном присмотре и абсолютном покое. И, без сомнения, будет нуждаться в этом долгое время.
91
Зал встал на ноги, все как один: последний концерт Льва Барионы в Риме собрал столько народу, что помещение Академии Святой Цецилии было переполнено. Израильтянин собирался играть Третий концерт для фортепиано с оркестром Камилла Сен – Санса, продемонстрировав в первой части свое виртуозное мастерство, во второй — неподражаемую беглость пальцев, в третьей — чувство юмора.
Пианист вышел на сцену и, по обыкновению не взглянув на публику, прямиком прошел к инструменту и сел. Когда дирижер подал знак, лицо музыканта вдруг застыло, и он взял первые торжественные аккорды, зазвучала романтическая тема, подхваченная оркестром.
Во второй части он был ослепителен. Его пальцы проносились по клавишам с акробатической ловкостью, каждая нота была безукоризненна и совершенна, несмотря на то, что он с первого мгновения взял дьявольский темп. Контраст между стремительной, пугающей энергией игры и абсолютной неподвижностью лица исполнителя завораживал публику, и она после финального аккорда устроила ему оглушительную овацию. Римляне не жалеют аплодисментов для тех, кто сумел завоевать их сердца.
Все ожидали, что Лев Бариона, по своему обыкновению, сразу отправится за кулисы, невзирая на традиционные крики «Бис!» восторженной толпы. Поэтому все были изумлены, когда он вышел вперед, встал перед публикой и жестом потребовал, чтобы ему подали микрофон. Он поднял глаза, ослепленные огнями рампы, смотря куда – то вдаль, мимо внезапно затихшего зала. Его черты больше не казались застывшими, но лицо было необычно сурово для того, кто был известен своими неотразимыми, чарующими улыбками. Шрам, что уходил в гущу его золотистых волос, усугублял тревожное впечатление— все ждали, что сейчас прозвучит нечто драматическое.
Пианист был краток:
— В благодарность за ваш теплый прием я сыграю вам вторую «Гимнопедию» Эрика Сати, великого французского композитора. Я посвящаю ее сегодня другому французу, страннику, искателю абсолютной истины. И еще одному человеку — трагически погибшему американскому пианисту, память о котором останется со мной навсегда. Он сам потрясающе исполнял это произведение, потому что, подобно Сати, верил в любовь, которая обернулась для него предательством.
Пока Лев, прикрыв глаза, казалось, весь отдался совершенству этой совсем простой мелодии, из глубины зала на него с усмешкой смотрел мужчина — очень собранный, весь состоящий из сплошных мускулов и слегка выбивающейся среди окружавшей его утонченной, элегантной публики.
«До чего ж сентиментальны эти евреи!» — думал Моктар Аль – Курайш!
Со смертью Алессандро Кальфо его задание подошло к концу. Он испытывал удовлетворение оттого, что собственными руками прикончил американца. Второй же монах, как сквозь землю провалился, и Моктару пока не удалось напасть на его след. Ну да это дело времени. Завтра он возвращается в Каир. Отчитается перед Советом ФАТАХа, а потом возобновит поиски. Француз должен умереть. Чтобы выследить его, Моктару нужны средства и помощник. Лев только что публично объявил, что восхищается этим неверным, так что на него больше рассчитывать нельзя.
Что до Сони, так она теперь безработная. Он заставил ее незамедлительно вернуться в Каир. Ее точеная фигурка станет ему наградой. Да, ему, поскольку он оставит ее для себя. Побывав в руках развратного ватиканского прелата, она должна была обучиться таким штукам, каких Пророк, может, и не одобрил бы, если бы узнал про них. Но в Коране сказано просто: «Ваши жены нивы для вас, ходите на ваши нивы, как пожелаете» [Коран, 2, 223. (Прим, авт.)]. Вот Соня и станет его пашней.
Абсолютно равнодушный к проникновенной музыке, рождающейся под пальцами Льва, он ощутил, как накатывает жаркая волна возбуждения.
92
Прошло три недели с тех пор, как отец Нил прибыл в Абруцци, а ему уже стало казаться, будто вся его жизнь протекла в этом уединенном краю. Мало – помалу он рассказал старому отшельнику свою историю — приезд в Рим, встреча с Лиландом и его трагическая исповедь, появление Льва Барионы, мучительные поиски следов апостольского послания, обнаружение его в секретном фонде Ватикана…
Старик улыбнулся:
— Я знаю, что все это не могло ничего изменить в твоей жизни. Истина, которую ты искал всю жизнь, найдена, но пока ты видишь лишь ее внешнюю оболочку. Тебе остается углубить свое знание молитвой. Не озлобляйся на католическую церковь. Она делает то же, что делала всегда, то, ради чего создается любая церковь: сначала завоевывает власть, потом любой ценой удерживает ее. Один средневековый монах дал ей точное определение: casta simul et meretrix — целомудренная шлюха. Неблаговидные поступки церкви не должны заставить тебя забыть, что именно она подарила тебе счастье знакомства с Иисусом. Не будь церкви, ты бы никогда о нем не узнал.
