Ив Жего - 1661
— Правду, Луи. Недавно пытались отравить одну из фрейлин будущей жены вашего брата, и это за две недели до их свадьбы. В моих покоях!
Король открыл было рот, собираясь что-то сказать, но не смог произнести ни слова. Ему вдруг показалось, что вода в ванне стала холодной. Между тем королева продолжала сетовать:
— Девушка была на волосок от смерти, и спасло ее только чудо. Да вы как будто побледнели, Луи, — бесстрастно заметила она. — К тому же имя юной особы, думаю, вам известно: Луиза де Лавальер.
Король встал и принял у камердинера полотенце.
— Довольно, сударыня. Не стоит хитрить со мной, — холодно сказал он. — Я отлично понимаю то, что вы недоговариваете.
— В таком случае действуйте, сир, — тем же бесстрастным тоном продолжала королева. — Теперь уже не важно, что вас с нею связывает, и что по этому поводу думаю я как мать, как теща и как добрая христианка. Важно лишь то, что, покушаясь на нее, покушаются на вас, а этого я, как королева Франции, допустить просто не могу. Вы должны принять ответные меры, сын мой, притом незамедлительно. Да и законы морали обязывают вас спасти эту девицу, тем более что вы сами подвергли ее опасности; но главное — того требуют ваша слава в народе, власть и ваше королевское достоинство.
Завернувшись в полотенце, король смотрел на мать, строгую и гордую, с новым чувством, угадывая в искренних интонациях ее голоса повелительные нотки, к которым он прислушивался всю жизнь.
— Вы правы, сударыня, — только и смог выговорить он.
Королева подняла палец.
— И еще одно, сын мой, перед тем как вы начнете действовать. Об этом не знает никто, кроме моих приближенных и самих виновников скандала. Однако это вовсе не значит, что вы должны медлить. Виновников нужно наказать в назидание другим. Знайте, от одного молодого человека, по-моему, весьма достойного, — он оказал мне действительно неоценимую услугу — я получила сведения, которыми вы вполне можете руководствоваться.
— Говорите, сударыня, — потребовал король.
— Управительница моей свиты, родная племянница кардинала Олимпия, по непонятным причинам, возможно из ревности, питает ненависть к мадемуазель де Лавальер. Она-то, уверена, и есть рука. Что же до головы, боюсь, это ваш родной брат, если верить некоторым сведениям. А боюсь я потому, что в таком случае придется признать и другую его вину — бессовестное надругательство над нормами морали…
— Не стоит, сударыня, — мягко прервал ее король. — Я знаю свой долг, равно как и герцога Орлеанского, со всеми его слабостями и достоинствами.
Королева молча кивнула.
Проходя мимо сына, она провела по его щеке кончиками пальцев, почти целиком скрытых под кружевной оборкой манжеты.
— Еще одно слово — как зовут молодого человека, выдвинувшего столь серьезные обвинения? — остановил ее король на пороге.
— Он представился как Габриель де Понбриан, состоит при господине Фуке.
* * *Король проводил мать взглядом, а когда она вышла за дверь, исступленно закричал. Луиза! Да как они посмели! И в то самое время, когда он обещал, что защитит ее. Какой глупец! Его власть, оказывается, пустой звук. Мать права. Надо заставить их дрожать! Никому нельзя верить!
Нараставший гнев короля сдерживало удивление, не покидавшее его с той минуты, как он услышал имя молодого человека, хлопотавшего за Луизу.
— Понбриан, — задумчиво прошептал он, — и снова Фуке…
Наконец он дал волю своему неистовству.
— Страх! Они будут трепетать передо мной! — процедил король сквозь зубы, выходя из ванной комнаты под тревожными взглядами прислуги, недоумевавшей, отчего Людовик XIV впал в неистовство. — Я их всех раздавлю! Я — король и не нуждаюсь ни в советах, ни в помощи, ни в поддержке!
От ярости на глазах у него выступили слезы.
— Своим присутствием они только унижают меня, все унижают!
Ему так недоставало крестного. Даже образ матери казался ему живым воплощением угрозы его власти.
— Неужели я так и остался жалким юнцом? Почему она считает, будто должна открывать мне на все глаза? Она советует, а суперинтендант меж тем строит козни! К черту приближенных! Я — король!
Заметив, что он говорит уже в полный голос, король метнул испепеляющий взгляд на своего первого камердинера.
— Одевай меня! — резко приказал он. — И пусть разыщут Кольбера, немедленно!
72
Дворец Тюильри — суббота 28 мая, три часа пополудни
Король кипел от гнева. Он метался по кабинету, срывая злость на герцоге Орлеанском.
— Сударь, имейте в виду, я не намерен терпеть, чтобы при французском дворе плели заговоры и строили козни! Времена, когда все кому не лень подсиживали ближних в коридорах этого дворца, канули в Лету. Вы хорошо меня слышите? Канули в Лету! — вскричал Людовик XIV. — Это относится и к принцам крови!
— Но…
— Никаких «но»! Кто вы такой, чтобы покушаться на моих ближних? Вы подданный королевства, как и любой другой, и я требую от вас, как и от всех, безоговорочного повиновения и точно такого же почтения к себе, иначе… — пригрозил король, в злобе схватив брата за кружевной воротник сорочки и притянув к себе.
Герцог Орлеанский побледнел.
— Запомните раз и навсегда, — продолжал государь, отпустив брата, — покусившись на Луизу де Лавальер, вы посягнули на меня. А глумиться надо мной значит угрожать государству. Чтобы добиться своего и скрыть свою причастность, вы прибегли к помощи Олимпии Манчини, вложив ей в руку орудие зла!
— Но… — снова попытался робко оправдаться герцог Орлеанский.
— Перестаньте перебивать меня по каждому поводу, сударь брат мой! — отрезал король. — Сведения, представленные королеве-матери, полностью подтверждаются данными, полученными в ходе дознания, которое по моему приказу провел Кольбер. Вы напрасно думали, будто из добрых чувств к племянницам кардинала я закрою глаза на ваше злодеяние. Олимпия сто раз заслуживает смерти. Однако из уважения к моему крестному я решил оказать ей милость и всего лишь отправить в ссылку. Она сегодня же отбудет в провинцию, чтобы молиться за упокой души кардинала и весь остаток своих дней вымаливать себе прощение у Господа.
Филипп Орлеанский не проронил ни звука — съежившись, вобрав голову в плечи, он с тревогой ждал, какой приговор вынесут ему.
— Что же касается вас, сударь, я даю вам последнюю возможность оправдаться в моих глазах и показать себя достойным наследия нашего отца. Вы, как и было договорено, женитесь на Генриетте Английской и уймете свой порочный нрав, чтобы впредь не досаждать нашей матери. Кроме того, вы решительно избавитесь от своей безудержной страсти к заговорам и козням!
