Виктор Смирнов - Милосердие палача
Помощник кочегара то и дело хлопал заслонками топки, кочегар равномерно и сноровисто покрывал огнедышащее пространство слоем угля. Хорошо, что в Цареконстантиновке сохранился на складах хороший донбасский уголек, его должны были еще в шестнадцатом переправить в Бердянск, а оттуда в Севастополь: Черноморская эскадра готовилась к походу на Босфор. Теперь этот уголек сгорал в топке мощной «эски».
Машинист не отрывал взгляда от рельс, которые, изгибаясь то влево, то вправо, вели к станции Зачатьевской, потом к Волновахе. Проскакивали деревянные мосточки, перед которыми стояли предупреждающие надписи: «Закрой поддувало». Поддувало не закрывали.
– Здесь так не ездят! – крикнул машинист, оборачиваясь к Кольцову, лицо которого тоже уже было в копоти. – Здесь махновцы частенько разбирают пути или шпалы на рельсы кладут, а то, глядишь, мосток подрубят!..
– Ты давай пару! Пару! – кричал Кольцов. – Ты искусство покажи, как ты гоняешь!
– Гонять не искусство, а глупость, – прокричал машинист. – Вот когда ведешь состав вагонов на пятьдесят, это искусство. А холостяком гнать…
– Ты давай, давай!
Блестящие от смазки, раскаленные от пара и движения, дышла паровоза ходили как бешеные. Он летел без предупредительных свистков, одним своим грохотом распугивая пасущихся у дороги коров и лошадей. Пастухи провожали паровоз удивленными взглядами.
Полусотня махновцев неслась по Анадольскому широкому шляху, поднимая облака пыли. Уже не было причин скрываться, таиться.
С пригорка командир полусотни Михась Колесник увидел станцию Волноваха, стал внимательно рассматривать ее в бинокль.
У беленького домика стояло с десяток вагонов, в том числе уже давно пришедших в негодность, с проломами в стенках. Возле них два довольно новых вагона-теплушки. Вдоль этих вагонов неторопливо прохаживался часовой. И – еще дальше – небольшое паровозное кладбище из трех наполовину разобранных и поломанных машин.
Михась подолгу рассматривал все, что попадало в поле зрения: и водоразборную башню, и водокачку. Все было тихим и умиротворенным, насколько может быть умиротворенной картина разорения. Командир хотел было спрятать бинокль в футляр, но Савельев, который старался держаться поближе к Михасю и вообще всячески подчеркивал, что он не из последних, повелительно протянул руку:
– Дай мне. Я-то хорошо знаю вагончики, где золотишко.
Михась, презиравший Савельева за самомнение и хвастовство, все же дал бинокль.
– Ага! Они! Те самые! – с уверенностью сказал Савельев. – И красноармейца того я точно, видел: из охраны.
Затем Савельев обвел взглядом пространство вокруг. Увидел бегущий к Волновахе паровоз. Дымок стлался белый, легкий. Паровоз был один, без вагонов, и бежал играючи.
– Гляди, паровоз. Вроде сюда.
– Пущай бежит, – сказал Михась, отбирая у Савельева бинокль.
«Один паровоз, без вагонов, – подумал он, – опасности не представляет. Должно быть, маневровый».
И кавалеристы развернулись широким строем и пошли на Волноваху галопом, как в атаку: с гиком, криками, свистом.
Красноармеец-часовой, увидев лавину конных, мчащуюся по шляху в сторону станции, не разобравшись против солнца в форме, полез со своей винтовкой куда-то под вагоны и скрылся.
«Ну и черт с ним. Если и кинется на станцию к Юзу, что он передаст? Да и поздно будет», – подумал Михась.
Перед путями придержали лошадей. Спешились. Пыль рассеялась. Коноводы взяли лошадей под уздцы. С грохотом подъехали к вагонам брички с пленными и тачанка. Савельев подскочил к бричке со Старцевым, спросил на всякий случай:
– Эти, дедок, вагоны?
И по тому, как профессор, насупившись, отвернул голову, понял: те самые.
Хлопцы наперегонки побежали к вагонам, отодвинули двери. В первом было пусто, только нары да чайник на столе. Во втором они увидели то, что искали, к чему стремились. У стенки вагона стояли друг на дружке несколько ящиков из-под снарядов. Но они оказались пустыми. Два ящика лежали отдельно. Бросились к ним.
– Ну что там? – с нетерпением спрашивал Савельев орудующих в вагоне махновцев.
– Да вроде есть. Тяжелющие!
– Тяните до дверей. Тут откроем, на улице.
Махновцы подтащили ящики к дверям, передали их стоящим у вагона крепким хлопцам, а те уже бережно поставили их возле вагона. Почти все махновцы сгрудились вокруг, ожидая чуда.
– Ну, не томите душу! Открывайте скорей! – едва не стонал Савельев.
Хлопцы отщелкнули запоры, откинули крышку первого ящика – и замерли при виде исходящего из него сияния. И тут откуда-то с высоты раздался густой веселый голос:
– Не туда смотрите, хлопцы!
Еще не совсем понимая, откуда исходит голос, махновцы стали переглядываться.
– Наверх поглядите! Тут интереснее!
Махновцы, кто сразу, кто мгновением позже, подняли глаза и увидели стоящего во весь рост на крыше вагона человека. Станковый пулемет у его ног смотрел прямо на них.
Первым движением Михася Колесника, как и многих других хлопцев, было – выстрелить в столь выделяющегося на фоне неба и широко улыбающегося человека. Но прежде чем выстрелить, они увидели, что на крышах других вагонов, даже на развалюхах с проломами, окружающих чекистский поезд, тоже стояли красноармейцы. Их было много. И пулеметы их глядели прицельно. А один пулемет, на сошках, пристроился между теплушками на земле. Этот не даст броситься под вагоны, скрыться… Хлопцы и сами не раз строили огневые засады, знали, что чего стоит. Из этой – не вырваться. Перекрестный, да еще кинжальный огонь из пяти или семи пулеметов и более полусотни винтовок – смертельная западня.
Савельев в отчаянии все же выхватил револьвер, намереваясь выстрелить в человека, стоящего на вагоне. Он узнал Морева. Этот ему не простит. Михась схватил Савельева за руку.
– Не дури, Савельев, – сказал сверху Морев. И, не давая махновцам опомниться, скомандовал: – А теперь, хлопчики, за работу! Винтовки, револьверы, шашки – на землю, на кучу! И не торопитесь, все успеете! Пулемет, который на тачанке, – на землю вверх колесами! Кто чего не понял, могу повторить!
Хлопцы смотрели на командира. Ждали. Колесник хмуро уставился в землю. В плен сдаваться не велика честь. Но и уложить всю полусотню, даже если б сам чудом уцелел, – как заявиться домой? Все – из одного села. У всех там матери, сестры, жены…
Начали бросать на землю винтовки, карабины, шашки. Тотчас из-за вагонов появились красноармейцы, стали оттеснять махновцев от оружия.
Когда полусотня еще недавно вооруженных, уверенных в себе всадников превратилась в плотно сбившуюся, беспомощную толпу, из-за дальних вагонов вышел человек с ручным пулеметом Шоша в руках. Он, однако, не пошел к чекистским вагонам, а направился к бричкам, где красноармейцы только что развязали пленных. Остановился в полосе света. И Иван Платонович узнал Кольцова.
