Александр Дюма - Цезарь
Цезарь остался хозяином поля сражения; это было равносильно большой победе, учитывая превосходство сил противника. Лабиен потерял много людей ранеными, и велел перевести их на телегах в Адрумет. Петрей среди схватки был задет дротиком, и ему пришлось отойти назад и перестать сражаться самому.
Так что в конце дня победа досталась Цезарю. Но он понял, что пока его войска не будут полностью собраны, было бы опрометчиво воевать против армии, вчетверо большей, чем его собственная. Поэтому он велел провести две линии укреплений от своего расположения и от города Руспины до моря, чтобы иметь возможность поддерживать связь и с тем, и с другим, и получать помощь, которую он ждал, не подвергаясь опасности; затем он велел выгрузить оружие и боевые машины, находившиеся на кораблях, и вооружил солдат, которых привез его флот с Родоса и из Галлии.
Его намерением было перемешать их с конницей по примеру неприятеля, и это должно было принести тем больший эффект, что с родосским флотом прибыли превосходные лучники из Сирии.
Дело было срочное: Сципион прибывал через три дня, – Цезарю это было уже точно известно, – а это означало еще восемь легионов, четыре тысячи лошадей и сто двадцать слонов. Но три дня для Цезаря были все равно что три месяца для любого другого. За одни сутки были обустроены мастерские, в которых ковали наконечники для стрел и дротиков.
Затем, поскольку предвиделось, что все запасы железа скоро будут израсходованы, Цезарь снарядил корабли в Сирию за железом, древками для стрел и копий и деревом для изготовления таранов, поскольку ни одно из видов дерева, произраставшего на берегах Африки, не годилось для этой цели.
Наконец, у них закончился весь хлеб, потому что все земледельцы были рекрутированы помпеянцами в армию, все зерно из городов было забрано ими же, и все укрепленные поселения были разграблены и истощены. Цезарь приласкал граждан, как он умел, и вскоре они стали относиться к нему с такой любовью, что в итоге каждый разделил с ним то, что он закопал и запрятал для себя самого.
Когда Цезарь чего-нибудь хотел, для него не было ничего невозможного.
Глава 77
Сципион выступил из Утики. Он оставил там Катона, которому город был обязан тем, что не исчез с лица земли. Но, оставаясь во всем добрым и человечным, Катон сохранил свою незатухающую ненависть к Цезарю.
При нем находился молодой Помпей; он был в эту минуту охвачен сомнениями, которые поражают иногда и самые мужественные сердца, и пребывал в нерешительности и бездействии, и Катон непрестанно побуждал его к мести.
– Твой отец, – говорил он, – в том возрасте, в котором ты сейчас, видя, что Республика попрана, а все честные люди убиты или изгнаны, твой отец, воодушевленный своей храбростью и любовью к славе, собрал обломки армии, принадлежавшей еще его отцу, и освободил Рим и Италию, которые были погребены под собственными руинами; затем он с несравненной быстротой отвоевал Африку и Сицилию, и создал себе бессмертную славу, удостоившись триумфа в ту пору, когда он еще не расстался как следует с детством и был еще только простым всадником. А ты, наследник его славы, который должен был бы обладать его отвагой, скажи мне, неужели ты не отправишься в Испанию, чтобы присоединиться к друзьям твоего отца, и не принесешь Республике спасение, о котором она просит тебя в своем бедствии?
Наконец, задетый всеми этими попреками, молодой Помпей одновременно с тем, как Сципион выступил против Цезаря, взял тридцать кораблей, среди которых было и несколько военных судов, и двинулся из Утики в Мавританию с двумя тысячами человек; в их числе были и свободные граждане, и рабы. К несчастью, первая же его попытка обернулась провалом. Он подошел к Аскуре, которая имела свой гарнизон, и потребовал от города сдаться; но вместо того, чтобы ответить на это требование так, как ожидал Гней, гарнизон вышел, напал на его солдат, и обратил их в бегство, так что у него хватило времени только на то, чтобы вновь сесть на свои корабли; после чего он взял курс на Балеарские острова и покинул Африку, чтобы больше в нее не возвращаться.
А тем временем Сципион подошел к Адрумету, встал возле него лагерем и, дав своим солдатам несколько дней отдыха, за один ночной переход достиг лагеря Лабиена. Совершив это слияние, он начал благодаря своей огромной коннице совершать набеги на лагерь Цезаря, а также устраивать засады и неожиданно нападать на тех, кто совершал вылазки за водой и за фуражом. Так что вскоре Цезарь оказался в очень стесненных обстоятельствах.
Продовольствие из Сицилии и Сардинии все не приходило; корабли из-за зимних ураганов не могли плавать вдоль берега; таким образом, Цезарю, имевшему всего один или полтора лье свободной земли, не хватало одновременно и хлеба для его солдат, и корма для его лошадей. Юба узнал от своих лазутчиков о том, какие трудности испытывает Цезарь, и счел, что не следует давать ему время оправиться от них; поэтому он выступил со всеми силами, которыми мог располагать, чтобы присоединиться к Сципиону.
Но воспользовавшись его отсутствием, Публий Ситтий, стоявший на стороне Цезаря, и царь Богуд – римляне его называли Бокх – ведший свою собственную войну, на которую его толкала его жена Эвноя, влюбленная в Цезаря; – Публий Ситтий и царь Богуд вошли в государство нумидийского царя, и с одного удара завладели Циртой, которая была одной из его столиц, а затем, после Цирты, еще двумя укрепленными городами в Гетулии, и перерезали там всех жителей.
Вести об этом дошли до Юбы, когда он был уже всего в нескольких часах марша от лагеря Сципиона. Он резко остановился и послал к тому гонцов, требуя немедленно вернуть ему все войска, которые он ему одолжил, за вычетом тридцати слонов. В то же время распространился слух, – и бездействие Цезаря служило ему подтверждением, – что это вовсе не он, Цезарь, находится в Руспине, а один из его легатов.
Цезарю совершенно не хотелось, чтобы кто-то думал, будто он настолько отчаялся в своем деле, чтобы вести войну в Африке руками своих легатов. Поэтому он разослал во все стороны гонцов с наказом подтвердить, что это именно он – Цезарь – воюет здесь.
Как только стало известно, что в Руспине находится действительно он, депутации к нему посыпались со всех сторон, и многие высокопоставленные личности явились в его лагерь.
Все они жаловались на ужасную жестокость неприятеля. Эти жалобы ранили разом и милосердие, и гордость Цезаря; так что он потребовал от претора Аллиена и от Рабея Постума отправить ему, без всяких отсрочек и отговорок, остаток войск, которые он имел на Сицилии, написав ему, что он не может позволить, чтобы Африку истребили у него на глазах, и предупреждая их, что если они запоздают хотя бы на месяц, прибывшие подкрепления не найдут здесь ни одного целого дома.
Сам же он подолгу сидел на бугре на морском берегу, обратившись взглядом к Сицилии, и ожидая это подкрепление, прибытие которого положило бы конец его бездействию.
Не видя, чтобы что-то появлялось на горизонте, он время от времени возвращался в лагерь, окапывался новыми рвами, укреплялся новыми валами, возводил все новые форты до самого моря, как для того, чтобы защитить свою армию, так и для того, чтобы занять своих солдат каким-нибудь делом.
Сципион, со своей стороны, дрессировал слонов, располагая метателей из пращи двумя группами, одна из которых метала камни в своих чудовищных союзников, а другая гнала их вперед, когда они хотели, напуганные этим гранитным дождем, обратиться в бегство; но давалось это с большим трудом, – говорит спорный автор Войны в Африке, – поскольку даже самый хорошо обученный слон может в бою принести вред как недругам, так и друзьям.
Одновременно Сципион в ожидании римских проскрипций развлекался несколькими убийствами.
Вергилий Петроний, его легат, правивший в Тапсе, увидев, как шторма треплют корабли Цезаря, которые растерянно плавали туда-сюда вдоль берега, не зная толком, где они находятся, – Вергилий Петроний вооружил лодки и баркасы, наполнил их лучниками и ринулся в погоню за этими кораблями-бродягами.
Не раз его лодки и баркасы были отброшены; но однажды ему удалось захватить большое судно, на котором находились два молодых испанца, оба трибуны пятого легиона, чьих отцов Цезарь сделал сенаторами, и один центурион из того же легиона, по имени Салиен.
Пленников препроводили к Сципиону, который тут же приказал, чтобы их предали смерти по истечении трех дней, чтобы у них было время помучиться агонией.
Когда настало время казни, старший из двух молодых людей попросил только одного – чтобы его убили первым, и он не испытывал бы мук, видя, как у него на глазах убивают его младшего брата.
Поскольку он обращался к солдатам, а не к Сципиону, его просьба была удовлетворена.
Об этих жестокостях было известно в лагере Цезаря, и его сердце обливалось кровью от боли. Но хотя он был достаточно силен благодаря своим защитным укреплениям, – из которых, впрочем, главным был его гений, – чтобы не бояться, что Сципион нападет на него в его лагере, он не был уверен, из-за малочисленности его войск, что сумеет раздавить своего врага с одного удара в случае решающего сражения.
