Юрий Иванов-Милюхин - Разбойничий тракт
– Кажись, права ты, Софьюшка, для нашего табуна места здесь будет маловато.
Она перегнулась через забор, осмотрела прилегающую местность, затем повернулась к Даргану и посоветовала:
– Надо забор отодвигать вон туда, тогда площадь станет больше.
– Там канава, а за ней станичные куреня.
– Канаву надо засыпать землей.
Казак подошел к тому краю, на который она указала пальцем, подумал, что поработать придется до седьмого пота, но если сделать все так, как советует жена, то на новом подворье места вполне хватило бы. Он искоса взглянул на жену и снова поймал себя на мысли, что с каждым разом она нравится ему сильнее, в первую очередь незаурядным, каким-то нездешним умом. Местные девки были гожи на все, они не только содержали хозяйство, но часто становились рядом с мужьями, превращаясь в ни в чем не уступающим им молодцев. Сообразительностью они отличались даже большей, чем мужчины. Но настоящим умом Господь обделил что одних, что других – из века в век станичный уклад оставался прежним, не меняясь в лучшую сторону, словно близкие соседи – горцы – обладали способностью передавать лишь негативный пример. Впрочем, никакого иного сравнения у них не было.
Дарган хотел было отойти от забора, когда гортанный голос заставил его вдруг повернуться:
– Ана сени! Чем ты будешь брать флинту, ружьем или лошадьми?…
Возле лавки армянина стояли Ибрагим и два казака, успевшие изрядно причаститься. У одного из терцев дочка была на выданье, у другого сын вымахал в зрелого жениха. Скорее всего, разговор велся о скорой их свадьбе. Отец невесты смачно сплюнул на землю, положил руку на рукоять кинжала.
– Ружей у меня аж три, с войны привезенные, – принялся рассуждать казак. – А вот от дончака или кабардинца я бы не отказался, сыновья подтянулись уж до плеча.
– Тогда подскажи своему другу, чтобы сватов он посылал сначала к Даргашке, который от французов целый табун пригнал. А уж потом пусть они завертают к твоему куреню, – язвительно сказал Ибрагим.
– Табун у Даргана царский. Он и под Пятигорской конями разжился, когда с абреками в ущелье схлестнулся.
– Даргашка и бабу отхватил, любо-дорого посмотреть, – со смешком добавил второй собеседник. – На свадьбе наших скурех так подрезала, что девки дорогу на его баз враз забыли.
– При деньгах казак. У стариков допытывался про старшинову хату, мол, съехала старшиниха, чи нет?
– Молодец, что сказать.
Ибрагим пробурчал что-то по-своему, бросил колючий взгляд на подворье старшины и скрылся за дверью лавки. Казаки подались вдоль улицы на другой конец станицы, с языков у них срывалась нескладная песня. Постояв еще немного, Дарган прошел в центр вместительного хозяйства и решительно вскинул увенчанную папахой голову, заставив обеих женщин обратить внимание на себя.
– Дом с подворьем понравились, покупаем, канаву засыплем всем миром после того, как здесь обоснуемся, – сказал он и посмотрел на супружницу. – До начала дождей, думаю, управимся, и конюшню построим, и амбар к ней. Как ты думаешь, Софьюшка?
– Я думаю как ты, – не задержалась с ответом она.
– Вот и слава Богу. Что муж, что дети, царство им небесное, у меня были работящими, – закрестилась старшиниха, поняв, что торг подошел к завершающей фазе, и с уважением посмотрела на покупателя. – Хозяйство наше немалое, пусть переходит в надежные руки, в роду Даргановых мужчинами были все.
Казак снял папаху, посмотрел на высокое солнце, на сады и луга, на далекие снеговые вершины гор. Затем он тоже перекрестился и уверенно подвел черту:
– По рукам, отцу и сыну!
И закипела работа, незнакомая станичникам до сего дня. Казаки и раньше приходили на помощь друг другу при строительстве нового дома или по случаю уборки урожая, но чтобы днями пропадать не на кордоне или виноградниках, а на засыпке ямы под Даргановым забором, на возведении невиданных размеров конюшни в его дворе – о такой работе они не ведали никогда. Царева служба, охота с рыболовством да промысел по ногайским табунам для них считались законом, все остальное лежало на женских плечах. А этот труд больше напоминал уродство в авгиевых конюшнях или подвиги библейского великана Геракла, по молитвенным дням оглашаемые уставщиком при старообрядческой церковке.
Одни служивые за куренями нагружали арбы черноземом и везли его к глубокому рву, протянувшемуся аж до Терека, – канава часто являлась укрытием для вражеских лазутчиков, другие возвращались из леса со стволами деревьев, из которых делали столбы и доски для подсобных помещений. Работали все, и стар и млад, и родственники, и седьмая вода на киселе, радуясь за станичника, сумевшего получить выгоду даже от войны. На кордонах несли вахту в основном малолетки, поверстанные в сотню, правда, под присмотром старых казаков.
Хорошо, что в этот период абреки донимали не здорово, они будто взяли отпуск, связанный с уборкой урожая.
Так и трудились: половина станицы гнула спины на бахчах с виноградниками, в садах, отяжеленных плодами, другая половина валила деревья, засыпала канаву у Дарганова куреня. Кто хотел, тот менялся местами, благо выбор работ был богатым. Домашнего чихиря на каждого из мастеровых тоже хватало с лихвой.
Когда зарядили дожди и пришла пора загонять на зимние квартиры коров и лошадей, станичники управились со всем. И без того широкий двор у Даргана стал просторнее едва ли не в половину, на отвоеванном у природы участке поднялось немало построек. О канаве посреди станицы пришла пора забыть, ее как и не бывало.
А тут и баба хорунжего заметно поправилась на один бок. Ясно было, что Дарган постарался еще до свадьбы. Скурехи при встречах присматривались к ней, им казалось, что от иноземного наплыва и плод должен получиться не казачьего роду-племени, а с изъяном. Любушки отводили завистливые глаза. После потери кормильца их удел был не рожать, а ублажать неженатых – и женатых – казаков.
А Софьюшка, как с легкой Даргановой руки начали звать ее станичники, оставалась прежней для всех, готовой прийти на помощь при первом зове. Голубые глаза у нее увеличились и как бы повернулись вовнутрь, они будто постоянно наблюдали за будущим ребенком, а губы стали похожими на губы жены армянина-лавочника – толстыми до неприличия.
На Тереке новый 1815 год оказался не столь студеным, ветра, нагонявшие холод из ногайских степей, наталкивались на хребты близких гор, заставляя скопившуюся в них влагу осаждаться на землю дождем или пушистым снегом. И хотя казаки праздновали приход зимы по старым обычаям, не брезговали они пропустить стаканчик вина и за иноземный праздник, узаконенный Петром Первым, с удовольствием отмечаемый царскими офицерами, стоявшими иногда на квартирах в станицах. Прошло Рождество, за ним дождливое Крещение, а там февраль аукнулся распутицей.
![Юрий Иванов-Милюхин - Драгоценности Парижа [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)