Генри Хаггард - Суд фараонов
Как странно пусто было в залах! Не слышно ни шагов, ни человеческого голоса. Часы его показывали шесть без десяти минут. Но это же невозможно — музей закрывают в пять — должно быть, его часы испортились.
Смит вышел в галерею, оглянулся вправо, влево — ни души. Побежал в одну залу, в другую — нигде никого. Поспешил к главному выходу. Двери заперты.
— Нет, часы мои, должно быть, идут верно. Это я не слыхал звонка. Но есть же тут хоть кто-нибудь. Наверное, еще открыта комната, где продают слепки и открытки.
Он пошел туда, но и там дверь была заперта. На его стук единственным откликом было эхо.
— Ну, ничего, — утешал он себя. — Заведующий, наверно, еще в своем кабинете. Рассмотреть, как следует, все эти драгоценности и надписи — на это уйдет много времени.
Он пошел искать кабинет заведующего, дважды заблудился, наконец нашел дорогу, ориентируясь по саркофагу, который давеча тащили арабы. Он теперь одиноко высился среди сгущающихся теней. Дверь кабинета заведующего также была заперта, и на его стук откликнулось лишь эхо. Он обошел весь нижний этаж и по большой лестнице поднялся на верхний.
Добравшись до залы, где хранились мумии фараонов, он, усталый, присел отдохнуть. Напротив него, посредине залы, в большом стеклянном ящике покоился Рамсес II. По соседству с ним, в ящике поменьше — сын его Менепта, и повыше — внук Сети II. И дальше — еще и еще фараоны. Смит смотрел на Рамсеса II, на его седые кудри, пожелтевшие от бальзамирования, на поднятую левую руку и вспоминал рассказ заведующего о том, как, развернув мумию этого великого монарха, все ушли завтракать, оставив при ней только одного человека на страже. И во время завтрака человек этот вбежал к ним с вздыбившимися от испуга волосами, крича, что мертвый фараон поднял руку и указал на него.
Все бросили есть и побежали туда — действительно, рука была поднята, и им не удалось положить ее на место. Объяснили это тем, что от солнечных лучей ссохшиеся мышцы сократились — объяснение правдоподобное и вполне естественное.
Но Смиту все же было неприятно, что этот рассказ вспомнился ему так некстати — тем более, что и ему казалось, будто рука шевелится, в то время как он смотрел на нее. Чуть-чуть, но все-таки шевелится.
Он повернулся к Менепте, впалые глаза мумии смотрели на него пристально из-под покровов, небрежно наброшенных на пергаментное, пепельного цвета лицо. Это самое лицо грозно хмурилось, взирая на Моисея. Это самое сердце было ожесточено Богом. Еще бы ему не быть жестким — врачи решили, что Менепта умер от склероза артерий, сердечные сосуды были полны извести.
Смит влез на стул, чтобы посмотреть на Сети II. У этого лицо было не такое суровое и очень спокойное, но на нем как будто застыло выражение укоризны. Слезая на пол, Смит опрокинул тяжелый стул. Тот упал со страшным шумом — даже странно, что падение простого стула вызвало столько шума. Наглядевшись на мертвых фараонов — теперь они показались ему какими-то иными, более реальными и жизненными — Смит снова пошел искать живого человека.
Всюду, и справа, и слева от него были мумии, всех стилей, всех периодов, и ему в конце концов до смерти наскучило смотреть на них. Он заглянул в комнату, где хранились останки Иуйи и Туйи — отца и матери великой царицы Тэйе, таких величавых и внушительных в своих царственных одеждах; бегло оглядел ряды саркофагов царей-жрецов двадцатой династии — сколько их тут, этих царей-жрецов! — и отвернулся от золотых масок цариц из рода Птолемеев, так неприятно блестевших в надвигающихся сумерках.
Нет, достаточно с него этих мумий! Лучше перейти на нижний этаж. Статуи все же лучше набальзамированных покойников, хотя, по египетскому поверью, и возле статуи всегда бродит Ка. Смит спустился по широкой лестнице. Что это? Показалось ему или действительно что-то прошмыгнуло внизу? Как будто животное, и за ним быстро скользнувшая тень неопределенной формы. Может быть, это просто кошка, живущая в музее, гонится за музейной мышью. Но что же это за тень такая, странная и неприятная?
Он позвал «кис-кис» — он обрадовался бы в эту минуту всякому живому существу — но не получил в ответ обычного «мяу». Может быть, это был лишь двойник кошки, а тень… А-а! Да что за вздор ему приходит в голову! Египтяне боготворили кошек, и мумий кошек здесь сколько угодно. Но тень… Нет, тень необъяснима.
Раз он крикнул, чтобы привлечь внимание — но уже не повторял этого опыта, ибо в ответ ему откликнулись тысячи голосов из всех углов гигантского здания музея.
Что ж поделаешь, приходится мириться с тем, чему нельзя помочь. Очевидно, до завтра ему не выйти отсюда. Вопрос в том, в какой части здания лучше провести ночь. И надо поскорее решить этот вопрос, так как ночь надвигается быстро. Он с любовью подумал об уборной, где еще сегодня, перед тем, как идти к заведующему, мыл руки с помощью любезного а раба-служителя, который милостиво принял от него пиастр в награду за услугу. Но — увы! — и дверь уборной оказалась запертой. Он направился к главному выходу.
Здесь, один напротив другого, стояли два больших красных саркофага — великой царицы Хатшепсут и ее царственного брата и супруга Тутмоса II. Смит смотрел на них. Почему бы ему не приютиться на ночь в одном из них? Они были глубокие и уютные, и человеку в них отлично можно улечься… С минуту Смит соображал, не обидятся ли покойные монархи за такое вольное обращение с их гробами, и решил, что безопаснее будет положиться на милость царицы.
Он уже занес ногу в гроб и пытался втиснуть свое тело под массивную крышку, поднятую на огромных деревянных блоках, как вдруг ему вспомнилось маленькое, голое, иссохшее существо с длинными волосами, виденное им в боковой комнате гробницы Аменхотепа II в Долине царей в Фивах. Эта карикатура на человека и была мумией могущественной Хатшепсут, ограбленной разбойниками и лишенной своих царственных одежд.
А вдруг, когда он будет лежать в ее саркофаге и спать сном праведника, это маленькое существо заглянет под крышку и спросит: что он здесь делает? Конечно, это была нелепая мысль, и она могла прийти в голову только потому, что он устал и разнервничался. Но все же факт оставался фактом: в том самом саркофаге, куда он собирался лечь, в течении нескольких столетий покоился прах царицы Хатшепсут.
Он вылез из саркофага и в отчаянии огляделся вокруг. Против главного входа располагалась большая центральная зала музея. Там завалилась крыша и производился ремонт, такой серьезный, что, по словам заведующего, должен был занять несколько лет. Поэтому вход в залу был загорожен, за исключением небольшой деревянной дверки, в которую проходили рабочие. Там осталось лишь несколько статуй, слишком громоздких, чтобы выносить их, например, статуя Сети II, Аменхотепа III и его царицы Тэйе. Может, там переночевать?… Пренеприятное место для ночевки, но все же, рассудил Смит, лучше, чем проспать ночь в чужом гробу. Если, например, пролезть сквозь щели досок, которыми обиты огромные погребальные ладьи, в одной из них можно отлично выспаться.
