Генри Хаггард - Суд фараонов
Словно множество крыльев прошумело — и все исчезли.
Нет, не все, ибо Смит еще стоял на ступеньках перед двумя задрапированными колоссами, а рядом с ним — дивно прекрасная, неземная, светившаяся призрачным светом, фигура Ма-Ми.
— Я тоже должна уйти, — шепнула она, — но прежде хочу сказать два слова тебе, который был скульптором в Египте. Ты любил меня тогда, и за эту любовь заплатил жизнью, ибо ты и тогда поцеловал мне руку, как поцеловал мою мертвую руку, взятую из могилы. Я была женой Фараона лишь по имени, — пойми меня: только по имени, — и титул Царственной Матери в моей надгробной надписи — изваянная ложь. Гору, я никогда не была по настоящему его женой, и, когда ты умер, скоро последовала за тобой. Ты забыл, но я — я помню. Ты думаешь, это вор сломал мою фигурку, которую положили со мной в могилу? Нет. Я сама сломала ее, потому что ты осмелился написать на ней: возлюбленная — не бога Горуса, как следовало бы, но человека Гору. И когда меня хоронили, фараон, узнавший все, вынул эту статуэтку из-под моих одежд и отшвырнул ее прочь. Помню, отливая ее, ты бросил в огонь вместе с бронзой и золотую цепь, подаренную мной тебе, говоря, что я достойна быть отлитой только из золота. И кольцо с печатью на моей руке — тоже твоей работы. Возьми его, Гору, возьми и вместо него дай мне то, что на твоей руке, кольцо Бэса. Возьми его и не снимай до самой смерти, и пусть оно ляжет с тобой в могилу, как это легло со мной…
А теперь слушай! Когда взойдет солнце и ты проснешься, то будешь думать, что все это тебе приснилось. Но знай, о человек, которого некогда звали Гору, что такие сны — тень истины. Боги меняют свои царства и свои имена; люди живут и умирают, и оживают, чтобы снова умереть; царства могут пасть и правители их превратятся в забытый прах. Но истинная любовь бессмертна, как бессмертна душа, в которой она зародилась. И для нас с тобой кончится когда-нибудь ночь скорби и разлуки и настанет ясный день славы, мира и полного единения. А до того не ищи меня более. Я всегда буду рядом с тобой, как всегда и была. До этого благословенного часа, Гору, — прощай!
Ма-Ми склонилась к нему. Он вдохнул аромат ее дыхания и волос, свет дивных глаз проник в самую глубь его души, и он прочел в них ответ, начертанный там…
Он простер руки, чтобы обнять ее… но она уже исчезла.
Смит проснулся, весь застывший и окоченевший, — проснулся на том же месте, где уснул впервые, то есть на каменном полу, возле погребальной ладьи, в центральной зале Каирского музея. Дрожа от холода, он выбрался из своего убежища и выглянул: зала была так же пуста, как и накануне вечером. Ни тени, ни следа царя Менеса и всех этих фараонов и цариц, которых он видел во сне так ярко, так реально.
Раздумывая о странных фантазиях, которые может навеять сон, когда человек устал и взвинчен, Смит дошел до входных дверей и стал ждать в тени, молясь в душе, чтобы, хотя это была пятница — магометанский праздник, кто-нибудь заглянул в музей убедиться, все ли там благополучно.
Молитва его была услышана. Вошедший сторож не глядя отпер дверь, заглядевшись в окно на коршуна, борющегося с двумя воронами. Смит мгновенно проскользнул мимо него и бросился вниз по лестнице, прячась между статуями, и так добрался до ворот.
Сторож при виде его вскрикнул от испуга, но, так как нехорошо смотреть на африта, поспешил отвернуться. Смит воспользовался этим и поспешил выбежать через ворота и смешаться с толпой.
Приятно было погреться на солнышке после ночи, проведенной на холодном каменном полу. Дойдя до своей гостиницы, Смит объяснил, что ездил обедать в Мена-Хауз, возле Пирамид, опоздал на последний трамвай и вынужден был там заночевать.
Говоря это, он нечаянно ударился пальцами об острый выступ портсигара в кармане, заключавшего в себе реликвию Ма-Ми. Боль была так сильна, что он невольно посмотрел на руку и увидел кольцо на мизинце. Боже мой! Да ведь это не то кольцо, что дал ему заведующий. То было с надписью, посвященной богу Бэсу, и с его изображением. А это — с королевской печатью и именем Ма-Ми. Так, значит, это был не сон?…
* * *
И до сего дня Смит спрашивает себя, не перепутал ли он тогда впопыхах, не взял ли из рук заведующего другого кольца — или не спутал ли колец сам заведующий. Он даже писал заведующему, справляясь, но тот уже забыл и помнил только, что дал Смиту одно из двух колец, а которое — не помнил; что кольцо с надписью Бэс-Анк. Анк-Бэс лежит вместе с прочими драгоценностями Ma-Ми в Золотой Комнате музея.
Не может Смит ответить себе и на другой вопрос: во многих ли бронзовых изображениях египетских цариц содержится такой высокий процент золота, как в изображении Ma-Ми, которая рассказывала ему (во сне?), что к бронзе, из которой была отлита статуэтка, влюбленный скульптор примешал золото.
Был ли это только сон или нечто большее? Вот о чем он спрашивает себя день и ночь.
Но ответа нет, и Смит, как все мы, вынужден терпеливо ждать того дня, когда откроется истина. А как бы ему хотелось знать наверное, которое из двух колец дал ему заведующий!
Такой, казалось бы, пустяк — а для него это важнее всего на свете…
* * *
К изумлению своих коллег, Смит с тех пор больше не ездил в Египет. Он уверяет, что бронхиты его совсем прошли и ему больше нет надобности ежегодно проводить по нескольку месяцев в теплом климате.
* * *
А вы как думаете, которое из двух колец Ma-Ми дал Смиту заведующий музея
Примечания
1
Корона из золотых змей, надевавшаяся фараонами древнего Египта
2
Крестьяне в станах Ближнего Востока
3
Название местных духов, которых мусульмане принимают за чертей. Элементалы, которых очень боятся в Египте.
4
Чаевые, пожертвование
