Генри Хаггард - Суд фараонов
— Это верно, — подтвердил чей-то голос. — Всего четыре месяца назад была раскрыта глубокая-глубокая могила, вырытая мною для себя в тени пирамиды Хефрена, где я покоился двумя пригоршнями белых костей — ибо в то время, как я скончался, еще не было обычая сохранять тела при помощи пеленания и благовонных трав. А теперь эти мои кости, вместе с моим двойником, сопровождавшим их в течении пяти тысяч лет, везут на темном дне большого корабля по морю, усеянному льдами.
— Это верно! — подхватили сотни голосов.
Юный фараон повернулся к Менесу. — Я обращаюсь к вашему величеству с вопросом: не можем ли мы отомстить тем, кто так жестоко обижает нас?
— Пусть имеющий мудрость скажет, — молвил фараон.
Человек средних лет, приземистый и с вдумчивым лицом, с жезлом в руке и головным убором из перьев, показывающими, что он наследник трона и верховный жрец Амона, взошел на ступени. Смит сразу узнал его. Это был Кхемуас, сын Рамсеса Великого, могущественный волшебник, кто добровольно, при помощи волшебства, вознесся с земли, прежде чем настало время ему взойти на трон.
— Я имею мудрость и хочу ответить: близится время, когда в стране Смерти, которая есть Жизнь, в стране, которую мы зовем Аментет, нам дано будет принести все наши жалобы и обиды Тем, Которые судят. О, тогда все мы будем отомщены. В эту ночь, когда нам дано принять свой прежний образ, мы также имеем власть отомстить или, вернее, творить правый суд. Но время наше кратко, а нам многое предстоит сказать и сделать, прежде чем встанет Ра и мы разойдемся по своим местам. А потому, не лучше ли оставить грешников погрязать в грехах их до того часа, когда мы встретимся с ними лицом к лицу в день суда?
Смит, с величайшим вниманием и понятным волнением слушавший каждое слово Кхемуаса, вздохнул свободнее, возблагодарив небо за то, что у воскресших фараонов в эту ночь так много дел. Однако, из предосторожности, вынул из кармана ящичек, в котором хранилась высохшая рука Ma-Ми, и отодвинул его от себя как можно дальше. Это было чрезвычайно неблагоразумно с его стороны. Стукнул ли ящичек о стенку тайника или же само прикосновение к этой реликвии вовлекло его в психическое соприкосновение с духами — как бы то ни было, он заметил, что взор грозного волшебника устремился на него и что ему не скрыться от этого всепроникающего взора, как не скрыться кости в нашем теле от рентгеновских лучей.
— Однако, — холодно продолжал Кхемуас, — я заметил, что в этой зале прячется и подслушивает нас один из гнуснейших воров и осквернителей могил. Я вижу, как он сидит под одной из погребальных лодок и возле него — рука одной из наших цариц, похищенная им из ее гробницы в Фивах.
Все царицы взволновались (Смит видел, как Ma-Ми подняла вверх обе руки), а фараоны, указывая на него пальцами, воскликнули грозно:
— Пусть предстанет на суд!
Кхемуас поднял руку и, указывая на ладью, в которой спрятался Смит, молвил:
— Приблизься, негодный, и принеси с собой украденное!
Смит всегда был робок и застенчив. В детстве он не знал страшнее сна, чем когда его тащат в суд и судят за какое-то неведомое преступление. А тут его будут судить все цари и царицы древнего Египта, с Менесом в роли главного Судьи и волшебником Кхемуасом в роли прокурора. Не мудрено, что он был бы рад провалиться сквозь землю. Он прилагал все усилия, чтобы усидеть на месте. Но, увы! Неведомая сила сперва заставила его протянуть руку и поднять портсигар, затем выбраться из укромного убежища и погнала к ступенькам, на которых стоял Менес.
Привидения расступились, чтобы пропустить его, глядя на него враждебными и изумленными глазами. Все они были очень величественны; тысячелетия, пронесшиеся над их головами, нисколько не умалили их величия! Ни в чьем взоре он не прочел участия, кроме взгляда маленькой принцессы, державшейся за руку матери. Когда Смит проходил мимо нее, она шепнула:
— Негодный боится. Мужайся, негодный!
Смит понял, и гордость пришла к нему на помощь. Неужели же он, человек двадцатого века и джентльмен, спасует перед этими призраками древнего Египта? Повернувшись к девочке, он улыбнулся ей, затем выпрямился во весь рост и спокойно пошел дальше. Здесь будет уместно заметить, что Смит был высок ростом, сравнительно молод и очень красив собой: стройный и тонкий, с темными ласковыми глазами и небольшой черной бородкой.
— Какой красивый этот вор! — шепнула одна царица другой.
— Да, даже странно, что человек с таким благородным лицом находит удовольствие в осквернении могил и похищении даров умерших.
Слова эти невольно заставили Смита призадуматься. Этот вопрос никогда не представлялся ему в таком свете.
Он дошел до места, где стояла Ma-Ми рядом со своим чернобородым супругом. На левой руке Смита было золотое кольцо с изображением бога Бэса, на груди — ящичек с рукой мумии.
Он повернул голову, и глаза его встретились с глазами Ма-Ми. Она вздрогнула всем телом — увидела свое кольцо на его руке.
— Вам нездоровится, ваше величество? — осведомился фараон.
— Нет, ничего. Но скажите, этот житель земли вам никого не напоминает?
— Да, напоминает. Он похож, и даже очень сильно, на того проклятого скульптора, из-за которого мы с вами поссорились.
— Вы говорите о придворном художнике Гору, творце изображения, похороненного вместе со мной, о том, которого вы послали высечь вашу статую в пустыню Куш, где он умер от лихорадки… или, может быть, от яда?
— Да, да, Гору, именно Гору. Да возьмет его Сет и никогда не отпустит!
Смит прошел мимо и не услышал продолжения. Он стоял теперь перед почтенным старцем Менесом. Инстинкт подсказал ему, что нужно поклониться фараону, — тот ответил поклоном. Затем Смит повернулся и отдал поклон всей царственной компании, и они также ответили ему поклоном, холодным, но учтивым.
— Житель земли, где некогда жили и мы, и следовательно, брат наш, — начал Менес, — вот этот божественный жрец и чародей, — он указал на Кхемуаса, — заявляет, что ты один из тех, кто гнусно нарушает покой наших могил и оскверняет наш прах. Далее он утверждает, что и в данный момент при тебе находится частица смертного тела одной из цариц, дух которой присутствует здесь. Отвечай, правда ли это?
К своему изумлению, Смит безо всякого труда ответил на том же благозвучном языке:
— О царь, это правда и в то же время неправда. Выслушайте меня, владыки Египта. Правда, что я разыскивал ваши могилы, потому что меня тянуло к вам и я изучал все, что касалось вас. И только теперь я понимаю почему: я уверен, что некогда был одним из вас — не царем, как вы, но, может быть, царской крови. И еще — я ничего не утаю от вас — я искал главным образом одну могилу.
