Лев Альтмарк - Точка опоры — точка невозврата
— Но, может быть, уже есть какие-то предположения? Мысли? Версии?
— Рано ещё. Очень мало материала. Нужно посетить остальных.
— Неужели так уже и ничего? — не доверяет мне Винтерман.
— Пока нет.
— Какой план на сегодня?
— Четыре посещения, а потом соберёмся здесь и будем думать.
— Что-то от меня нужно? — Видимо, начальник планирует побыть в стороне от наших с Лёхой поисков, чтобы при неудаче все шишки достались лишь нам. И такое мы проходили в прежней жизни, но ведь и мне-то не привыкать к таким оборотам, так что оставим всё без внимания.
— Что-то понадобится, сразу сообщим.
После этого интерес к нашим персонам заметно уменьшается, и лейтенант сразу принимается с кем-то активно трепаться по телефону. Насколько я понял из его быстрых и отрывочных слов, дело совершенно не относится к работе.
— Господин бывший начальник, — напоминает о себе Штрудель, — может, приступим к нашим грешным делам или будем сидеть и размышлять о превратностях судьбы?
Чувствую, Лёха внимательно следит за выражением моего лица и при этом, мерзавец, чётко читает по нему все мои мысли. Значит, недаром я в своё время потрудился над воспитанием своего питомца. А ведь пришёл он на службу совсем наивным и неопытным юнцом.
— Давай дальше по списку. Кстати, ты получил ордер на обыск квартиры врача? Забыл его имя…
— Давида Лифшица, — подсказывает Лёха. — Конечно. Можем с него начать сегодня.
— Что по нему известно?
— Стандарт. Родился, учился, закончил медицинский ВУЗ на Украине, приехал в страну, сдал экзамены с третьего захода, устроился на работу. Ничего выдающегося.
— И это говорит мне бывший российский мент, который мной же обучен рыть землю под ногами и выискивать даже самую крохотную зацепку?
— Шеф! — возмущается Штрудель. — А что, Лифшиц у нас уже подозреваемый?!
— Всякое может быть, — осторожно замечаю я.
— Хорошо. Продолжу. Он не привлекался, не состоял, ни с кем не конфликтовал. Как характеризуется на работе — пока не выяснил, но позвоню и узнаю.
— Поехали к нему. — Я гляжу на Винтермана, который почти не вслушивается в наш разговор, и прошу: — Виктор, можно было бы сделать общую справочку о пропажах людей, скажем, за последний год? Короче, все висяки, что есть.
А что, пускай не расслабляется, если хочет быть в нашей команде.
— Сделаем, — бурчит Винтерман и ещё раз напоминает, — держите меня в курсе всего, что делаете. Сами отзванивайтесь, не ждите, пока искать начну.
Доктор Лифшиц жил в достаточно престижном районе, где снимал половину виллы у стариков-пенсионеров. Когда мы подъехали к вилле, нас ждали двое полицейских и с ними хозяин, бывший успешный строительный подрядчик.
— Я и сам удивляюсь, — говорит он нам, — как Давид мог куда-то исчезнуть и ничего мне об этом не сказать. На него это не похоже, он очень приличный молодой человек. Даже когда он уезжал в отпуск за границу, то всегда чётко сообщал, когда вернётся.
— Он тут один жил? — интересуюсь я. — Гости у него когда-нибудь были? Друзья, женщины…
— Ни разу не видел. Да он и бывал-то дома только по вечерам. Переночует и снова на работу. Кроме своей больничной кассы, он подрабатывал ещё в больнице, так что его нередко и по ночам не было… Женщины? Ни разу в гости не приводил.
— Он вам ни о каких конфликтах с кем-нибудь не рассказывал? Или хотя бы выражал к кому-нибудь неприязнь.
— Что вы! Давид — очень доброжелательный и вежливый молодой человек…
Хозяин открывает своим ключом дверь в квартиру доктора, и мы в сопровождении полицейских проходим внутрь.
Стандартный набор для квартиры, в которой обитает холостяк. Ничего лишнего — аккуратно сложенное в ящики шкафа бельё, одежда на вешалках, застеленная кровать, ни пылинки вокруг… Лично для меня такая стерильность хуже зубной боли. Помести меня в такую обстановку на три дня, и я на четвёртый вымру от отравления чистотой.
— А скажите, уважаемый, — спрашиваю у хозяина, — он сам убирал у себя в квартире или к нему приходила уборщица?
— Сам. Он был такой чистоплотный и аккуратный молодой человек!
— Почему — был? Мы же ещё не знаем, что с ним. Вам не кажется странным, что перед тем, как исчезнуть, ваш постоялец всё вычистил до последней пылинки. Для чего ему это понадобилось, спрашивается? Он к чему-то готовился?
— Теперь уже не узнаешь. Потому вы, наверное, и пришли осматривать его комнату. Скажите честно, с ним что-то случилось?
— Именно это мы и хотим узнать.
— Эх, молодой человек, — подозрительно качает головой хозяин, — кого вы хотите обмануть? Когда о ком-то начинают говорить в прошедшем времени, а человека рядом с вами нет уже несколько дней, то что вы прикажете обо всём этом думать?
— Посмотрите сюда, — зовёт нас один из полицейских, — тут на столе ноутбук. Может, он вам пригодится?
— Шеф, — окликает меня Штрудель, — я же говорил, что ничего интересного здесь не будет. Давайте хоть в ноутбуке покопаемся, вдруг в нём что-то интересное окажется. Отдадим ребятам в лабораторию.
— Хорошо, — вздыхаю я, — забирайте ноутбук, и поехали скорее на чистый… вернее, грязный воздух!
Уже в машине перед тем, как включить зажигание, Лёха извлекает из бардачка папку с бумагами и тоскливо вопрошает:
— Куда теперь? Осталось три человека — Ицхак Левинштейн, Наома Адари и Гершон Дубин.
— Кратенько о каждом. А потом определимся.
— Ицхак Левинштейн жил… то есть живёт в поселении в двадцати километрах от города. Семья — жена и трое детей. Занимается сантехникой, староста в тамошней синагоге. Наома Адари — домохозяйка, разведёнка, нянчит внука, которого ей подбросила дочь, уехавшая учиться в Америку. Гершон Дубин — безработный, живёт на пособие от Института национального страхования, музыкант по профессии, живёт в общежитии для новых репатриантов.
— Полный ассортимент, — невольно усмехаюсь я, — только арабов в этом списке не хватает.
— Арабов тут точно нет. Да у них и не пропадал никто за последнее время. Не дай бог, пропал бы кто-то — шуму на весь мир было бы.
— Поехали к первому, кого ты назвал. Как его — Ицхак Левинштейн?
— И в самом деле, — соглашается Штрудель, — остальные живут в городе, а до поселения ещё ехать и ехать.
— И когда это двадцать километров было для тебя расстоянием? — качаю головой. — Ох, жирком ты тут, Штрудель, зарос на вольных-то харчах!
Поселение, в котором проживает староста синагоги и по совместительству сантехник, оказалось совсем небольшим, но очень живописным оазисом среди пустынных, выжженных солнцем каменистых холмов. Домов здесь от силы полсотни, но на окраине поселения небольшая ферма и маленький заводик по изготовлению молочной продукции из козьего молока.
