Бернард Корнуэлл - Медноголовый
— А, медянка. Знаю. С подлым нравом змейка. — кивнул Натаниэль.
В прошлом году одного из ребят его роты чуть не укусила такая медноголовая гадина. Труслоу тогда подоспел и срубил змее треугольную башку охотничьим ножом. Пахла тварь, как помнилось Натаниэлю, жимолостью.
— Как Адам? — спросил Джеймс.
— Влюблён. В дочь преподобного Джона Гордона.
— Из Американского Общества Евангельского Просвещения Бедных? Я с ним не встречался, но слышал о нём только хорошее. — Джеймс снял очки и начал протирать их полой мундира, — А ты исхудал. Они действительно накачивали тебя слабительным?
— Действительно.
— Жуть какая. — нахмурился Джеймс и сочувственно улыбнулся брату, — Пусть не суму, но тюрьму мы с тобой оба познали, Нат. Кто бы мог подумать, да? Признаюсь, когда я сам был в ричмондском узилище, утешение находил только в Новом Завете, Деяниях святых апостолов. Я верил, что Господь, извергнувший из темницы Павла и Силу, не покинет меня, грешного. Он и не покинул!
— Меня тоже. — неловко сказал Натаниэль.
Он с удовольствием заливал Пинкертону, но врать Джеймсу ему было совестно.
Джеймс светло улыбался:
— Адам убеждал меня, что со временем ты вернёшься на нашу сторону.
— Да? — поднял брови Натаниэль, дивясь про себя тому, насколько плохо, оказывается, его знал бывший друг.
— Он говорил, что ты посещал молитвенные собрания. Значит, вера не умерла в твоём сердце, благодарение Господу. Библию тебе Адам передал?
— Да, спасибо. Вот она. — Натаниэль похлопал себя по нагрудному карману. Там он её обнаружил ещё в особняке д’Эмона, — Тебе её отдать?
— Нет-нет. Пусть у тебя будет. Это подарок. — Джеймс подышал на линзы и протёр их вновь, — Я просил Адама убедить тебя вернуться домой. Просил, когда узнал его отношение к этой войне, конечно.
— Да, он убеждал. — солгал Натаниэль.
Джеймс посмотрел на него:
— У мятежников действительно так много войск? А я, признаюсь, сомневался. Думал, что Пинкертон с МакКлелланом, не успев на молоке обжечься, торопятся дуть на воду, но видно, ошибался я. Слава Богу, численное преимущество всё же на нашей стороне, но, увы, лёгкой схватки нам не суждено. Во всяком случае, ты опять встал на путь истинный, и я считаю своим долгом порадовать этим известием отца.
— Вряд ли он меня простит.
— Наверно, нет. — согласился Джеймс, — Но его сердце может смягчиться, когда я поведаю ему, как ценно было то, что ты сделал для отчизны.
Он опять занялся очками.
— Отец всё ещё зол на меня из-за девушки и украденных денег?
— Да. Но он ведь наш отец, и притча о блудном сыне ему хорошо известна. А я скажу, что сейчас самое время даровать тебе прощение. — Джеймс запнулся, разрываясь между желанием высказать всё, что накипело, и воспитанием, запрещавшим обнаруживать свои чувства. Победило первое, — Только когда ты порвал с семьёй, я понял, как мне тебя не хватает. Ты всегда был бунтарём, но без твоих проказ и выходок вдруг стало пусто. После твоего ухода я твёрдо решил, что, если наша семья воссоединится, я приложу все силы, чтобы стать тебе добрым другом. И вот мы воссоединились.
— Спасибо. — произнёс Натаниэль, глубоко тронутый признанием брата.
— Пойдём! — Джеймс порывисто вскочил с кресла и встал на колени посреди вязаного ковра у камина, — Помолимся?
— Да, конечно.
Впервые за многие месяцы Натаниэль преклонил колени. Джеймс громко возносил благодарность Богу за возвращение блудного брата в лоно семьи и призывал Спасителя благословить Ната, будущее Ната и правое дело Севера.
— Может, — повернулся Джеймс к брату, — и ты добавишь что-нибудь к молитве, Нат?
— Только аминь. — подытожил Натаниэль, мысленно вопрошая небеса, кого и что ему придётся ещё предать в ближайшие дни, чтобы сдержать обещание, данное отцу Салли, — Только аминь.
— Значит, аминь. — согласился Джеймс.
От счастья губы Джеймса сами растягивались в улыбке. Правое дело было на пороге триумфа, грешник вернулся домой, и семье больше нечего было стыдиться.
Броненосец конфедератов «Виргиния», перестроенный из остова выгоревшего до ватерлинии «Мэрримака», выбросился на мель и был сожжён после того, как южанам пришлось сдать его базу Норфолк врагу. Потеря конфедератами бронированного корабля открыла северному флоту дорогу на Ричмонд по Джеймс-ривер. Береговые батареи мятежников были подавлены артиллерийским огнём. Огромные снаряды бомбических орудий конструкции Дальгрена крошили промоченные дождём парапеты, визжащая шрапнель орудий Паррота превращала в щепу лафеты орудий и гнилые настилы. Километр за километром эскадра северян, состоящая из трёх броненосцев и двух деревянных канонерок, продвигалась вверх по течению. На реке Джеймс у южан больше не осталось ни одного судна, ни одной батареи, которые могли бы бросить вызов пяти боевым кораблям.
Десятью километрами южнее Ричмонда, в точке, где Джеймс-ривер изгибалась вправо, и откуда атакующей эскадре открылся бы прямой путь на столицу Конфедерации, высился на холме Друри-Блеф последний форт южан, форт Дарлинг, с пушками, наведёнными в сторону устья. На самом изгибе были затоплены баржи с щебёнкой. К образованному ими препятствию течение прибило огромное количество брёвен-топляков и мусора, сделав реку здесь непроходимой для вражеских судов. Эскадра северян достигла форта и заграждения перед ним ранним утром. Ночь они простояли, бросив якоря на фарватере, беспокоимые ружейным огнём с берегов, но теперь, с первыми лучами солнца, экипажи расчехлили орудия. Сначала следовало разделаться с фортом, затем пробить артиллерийским огнём проходы в заграждении.
— К сумеркам будем в Ричмонде, парни! — крикнул орудийным расчётам командир головного броненосца.
В подзорную трубу была хорошо видна столица мятежников. Солнце сверкало на высоких шпилях и крышах города на семи холмах. Глядя на теребимые ветром вражеские флаги, моряк поклялся про себя, что он не он будет, если ещё до конца дня не высадит с корабля десант и лично не сорвёт одну из этих презренных тряпок с флагштока. Но для этого надо было сперва превратить в руины форт, а уж потом прорываться к городу, дабы избавить армию от изнурительной осады. В общем, один бросок — и к вечеру Ричмонд в кармане.
Команды пяти кораблей зарядили пушки, подняли из речного ила якоря и устремились навстречу битве с гордо реющими стягами. Первыми открыли огонь мятежники, когда первый из кораблей приблизился на дистанцию в шесть сотен метров. С воем пронеслись шрапнельные снаряды вниз с холма, оставляя в воздухе дымные следы от горящих фитилей, но, не долетев, ударились о поверхность реки и взорвались фонтанами брызг с паром. Следующий залп угодил в цель, встреченный торжествующими криками пушкарей-южан.
