Андрей Орлов - Харбинский экспресс-2. Интервенция
«Они все свихнулись, – подумал Дохтуров. – Даже лишь намек на возможность обладания панацеей сводит с ума. Вот и мадам туда же».
– Дорис, – проворковал ротмистр, – ты просишь невозможного. Господин Дохтуров деликатный человек, и только деликатность мешает ему ответить на подобное предложение так, как следовало бы. Но послушай меня: я даю тебе честное слово, что в случае успеха ты получишь свою награду. А с гарантиями придется подождать. Дело наше столь тонкое, что никаких гарантий не терпит.
– Миллион? – спросила мадам. – Ты обещаешь мне?
– Нет, – сказал ротмистр. – Может быть, это будет не миллион. Но я уверен: Павел Романович сделает все, чтобы сдержать свое слово.
– Хорошо, – сказала Дорис, подумав. – Но в таком случае…
Она не договорила.
В кабинет постучали, и сразу же влезла в дверь бородатая физиономия управляющего:
– Опять этот ирод пожаловал, из сыскной!
– Кто, полковник? – спросила мадам.
– Он самый… – вздохнул Иван Дормидонтович.
И тут же отъехал в сторону, отодвинутый чьей-то уверенной и сильной рукой.
В кабинет вошел Мирон Михайлович Карвасаров. Прищурился, оглядел присутствующих – и аж ладони потер от удовольствия. За его спиной маячили трое крепких и молчаливых субъектов.
– Прекрасно! – сказал полковник. – Это даже лучше, чем я ожидал. Вся компания в сборе. Правда, двоих не хватает. Но это, думаю, поправимо. Жаль, Грач не дожил. Порадовался бы.
– Вы установили причину его смерти? – быстро спросил Павел Романович. – Сердце? Или все-таки яд?
Полковник удивленно уставился на него:
– Вы что, были знакомы?
– В некоторой степени.
– Вот как! Ну, тем лучше. Вы, я так понимаю, тот самый «интеллигент» из сгоревшего «Метрополя». – Он повернулся к ротмистру: – А вы у нас проходили под псевдонимом «кавалерист».
– Весьма остроумно, – заметил Агранцев.
– Правда, торговля опием – это что-то новое для кавалерии. Итак, половина из вашей замечательной четверки налицо. Интересно, где еще двое? Впрочем, у нас будет время об этом поговорить. И о многом другом. Я очень надеюсь, господа, что вы не станете запираться. У меня нынче не то настроение, чтоб миндальничать. Я любого разговорю.
– С чего вы взяли, что мы станем запираться? – спросил Павел Романович. – Напротив. Нам есть что обсудить.
При этих словах ротмистр выразительно на него посмотрел, но Дохтуров сделал вид, будто ничего не заметил.
– Обсудить? – переспросил полковник. – Я не собираюсь с вами дискутировать. Я намерен вас допросить – а это, уверяю, совершенно иное дело.
– Допрашивайте, – сказал Дохтуров. – Но сперва я расскажу нашу историю. Не возражаете?
– Прямо здесь? – полковник задумался. – Впрочем, давайте. Не станем терять времени.
Он уселся на свободный стул и приготовился слушать.
* * *Выражаясь аллегорически, начало этого странного разговора было подобно встрече Грозного с Курбским (если б она состоялась) после отъезда последнего из Московии. А вот окончание – это уж нечто вроде совместной думы Минина и Пожарского.
Иными словами, изначальные условия совершенно переменились: из гонителя и обличителя Мирон Михайлович Карвасаров обратился если не в единомышленника, то уж в сочувствующего – определенно. И дело здесь заключалось не в талантах Дохтурова как рассказчика. Штука была в другом – сыщицкая интуиция полковника подсказывала ему: все это правда. И, выслушав историю Дохтурова и компании, он нюхом уловил – рассказанное вполне соответствует истине. Хотя поверить в это было очень и очень трудно.
– Я только не понимаю, как ваш Грач умудрился нас разыскать, – сказал в заключении Дохтуров. – Японцы вот не сумели, а он – пожалуйста.
– Хваткий был сыщик, – ответил полковник. – За то, увы, поплатился. А как нашел – так это тоже целая история. Однако она не для ваших ушей. Могу только сказать, что помог ваш приятель, господин ротмистр. Сориентировал своей опийной коммерцией. Мы вышли на связную, некую госпожу Черняеву, а уж через нее – и на вас.
Тут Павел Романович вздрогнул.
– Что, знакомая? – заметив, спросил Карвасаров.
– Нет, не думаю… Да и фамилия распространенная.
– Это верно, – полковник вздохнул. – Да только спрятал эту связную Грач так, что и найти не можем. Ну ничего. Отыщется.
Мирон Михайлович помолчал, окинул всех тяжелым взглядом.
– История у вас занятная, – сказал, наконец, он, – но чем можете ее подтвердить? Верить вам на слово я не обязан. Да и потом, не пойму: где эта ваша панацея, и что, собственно, вы с ней собираетесь делать?
Эти слова точно нож вошли в сердце Павла Романовича. И в самом деле, где теперь панацея? Ведь он сам отправил Софи́ накануне к пилоту Миллеру. Тому самому, которого (если верить газетам) этой ночью убили. Кто и за что? Но главное – что теперь стало с любительницей чувствительных романсов и с той шляпной коробкой, которую она несла при себе?
И тут ему пришла в голову неожиданная мысль.
– Доказательства есть, – сказал Дохтуров. – И не далее как в вашем ведомстве. Правда, я не знаю, как их получить…
– О чем это вы?
– О том, господин полковник, что в вашем департаменте есть предатель. С тем и Грач соглашался. И только этим фактом можно объяснить удивительную осведомленность наших противников. Мне, правда, далеко не все ясно. Но если найти этого человека – то, как говорится, будут расставлены точки над «i».
– Чушь, – спокойно заключил полковник. – Полная.
– Нет, не чушь. Я полагал, что после гибели японцев все наши неприятности должны прекратиться. Но этого не произошло. Вы слышали, что сегодня был убит Миллер?
Карвасаров усмехнулся:
– Положим, слышал. И что?
– Я говорил с ним третьего дня. Именно он летал на разведку над сопками в то время, как мы были в плену. По просьбе некоего чиновника из полицейского департамента, которому был чем-то обязан. Действовал, так сказать, приватно.
– Он это вам сам сказал? – недоверчиво спросил полковник.
– Да. Но не успел назвать имени. Сразу не вспомнил. А теперь вот его убили… И уверен, я знаю причину.
– И в чем же она, по-вашему, заключается?
– Его убили как ненужного свидетеля. Ставшего ныне опасным.
– Свидетеля чего? – спросил полковник.
– Миллер знал бесчестного чиновника в лицо, – ответил Павел Романович. – И мог при случае его опознать… Скажите, господин полковник, там, на квартире у Миллера, не было еще жертв?
– Еще? – удивился Карвасаров. – Неужто вам одного Миллера мало?
– И все же?
– Никого там более не было, – ответил полковник. – Один, в собственной постели… Да, навряд ли герой-ас рассчитывал почить на простынях.
