Эдуард Маципуло - Обогнувшие Ливию
Звук каждого удара слабым эхом заполнял зажатую в камне пустоту. Иногда острие кинжала било мимо, высекая искры. В таких случаях Астарт обливался холодным потом. Повиснув на одной руке и чувствуя, как под его тяжестью острие со скрипом выползает из дерева, сильным метким ударом загонял в трубу второй кинжал и этим исправлял положение. Двух подряд промахов исправить уже было бы невозможно.
Астарта окружали плети виноградных лоз и плюща, обвившие башню со всех сторон. Шорох листвы был ему поддержкой: будто рядом находится родственное существо, мужественно цепляющееся за малейшую неровность стены. В храме ударил колокол. И словно с небес прозвучал многоголосый хор: отшельницы на башне пели полуночную молитву Великой Матери.
Наконец финикиец добрался до каменного карниза, уцепился за острый выступ и перевел дыхание.
Молитва неслась над ночным Карфагеном, вплетаясь в звуки моря и крики сторожей. В кромешной тьме медленно плыл огонек, толкая перед собой слабый хвост — отражение. То запоздалый кормчий спешил в торговую гавань, выставив на бушприте сигнальный огонь.
Молитва кончилась. Внезапно грянула тишина. Астарт висел; чувствуя, как немеют пальцы и покрывается потом спина. Немного выждав, он подтянулся и заполз на плоский край площадки, венчающей башню. Прислушался и понял, что площадка пуста, все отшельницы спустились в башню.
Финикиец ощупью отыскал квадратный провал, ведущий внутрь башни, каменные ступени.
Снизу неслось сонное бормотание, дыхание множества людей, звуки почесываний и зевков. Отшельницы производили больший шум, чем сотня спящих страдиотов. Спертый воздух, пропахший потом, ладаном, мочой, напомнил казармы Египта.
Астарт остановился. Тусклый свет одинокой лампады терялся в струях фимиама, окутавших бронзовый стан богини. Статуэтка Танит в виде хрупкой женщины с непомерно развитыми бедрами загадочно улыбалась в неглубокой нише, украшенной гирляндами засохших цветов. Десятки костлявых тел, совершенно нагих или в рубищах, лежали на каменном полу. Пораженный Астарт замер на последней ступени лестницы, вглядываясь в бритые черепа, острые ключицы, провалы щек и глазниц.
Астарт протиснул ногу между спящими, сделал шаг, второй. Огонек лампад тревожно заметался. Финикиец без колебаний протянул руку и крепко сжал пальцами край глиняной плошки. Ароматный дым окутал его, щекоча кожу.
Астарт приблизил светильник к какому-то лицу: запущенная кожа, лысая голова, сухие струпья на темени.
«Боги уродуют человечество. Правители уродуют подданных. Подданный уродует своих рабов и домочадцев… Жизнь принадлежит уродам…»
Следующее лицо было еще ужасней: всю нижнюю челюсть до ноздрей покрывала мокнущая, незаживающая короста, наверняка предмет зависти и восхищения остальных отшельниц.
…Десятки лиц… Когда перед глазами финикийца поплыли радужные круги, он выпрямился и вдруг застыл: чьи-то глаза внимательно следили за ним из темноты.
Он поднял лампаду над собой. Отшельница сжалась в комок, зажмурив глаза. Лишенная волос голова, старушечье лицо, рельефные бугры суставов. Едва знакомый овал лица заставил сжаться сердце Астарта. Он бросился к ней, рискуя разбудить всю башню. Он схватил ее иссохшую горячую руку.
— Что с тобой сделали! — Астарт, готовый разрыдаться, стиснул ее пальцы.
Потрескавшиеся губы дрогнули:
— Уходи…
— Ларит!..
— Здесь нет Ларит. Уходи… тебя растерзают!
— Ты Ларит, так говорит мое сердце! — Астарт поднес лампаду к самому ее лицу.
Она отпрянула, и он увидел ее глаза, глаза прежней Ларит! Но тут он услышал жесткие, как удар хлыста, слова:
— Великой Матерью заклинаю! — Она вырвала из его ладоней руку и истерично толкнула в грудь. — Знать тебя не хочу! Ты как и все! — в полный голос кричала отшельница. — Несешь с собой страдания и смерть. Ты демон проклятого мира. Прочь от меня! Я трижды посвящена богине. Твоим словам не убить моего счастья, ибо только в молитве счастье женщины!..
— Ибо только в молитве счастье женщины, — как эхо повторил Астарт. «Может, и вправду я отнимаю у нее счастье?»
Поднялась голая, как колено, голова. Астарт поспешно сжал фитиль двумя пальцами. Опочивальня отшельниц погрузилась в темноту.
Надтреснутый голос громко запел молитву. Постепенно проснулись все, и гул голосов переполнил тесное помещение. Отсутствие Священного огня у ног богини потрясло отшельниц, и вразброд они выкрикивали молитвы, рыдали, колотились головами о каменные плиты.
— Слушайте, о возлюбленные богиней! — угрюмый голос заставил многих замолчать. — Среди нас демон зла. Вот он, я вижу его! Его лик — лик Мота. Его дыхание — дыхание преисподней. Его глаза — глаза пожирателя мумий.
Астарт нашел в темноте руку Ларит и уловил трепет ее пальцев.
— Не думал я, что смерть моя у твоих ног. Женщина дико вскрикнула и отдернула руку.
Из люка в полу вынырнула рука с новым светильником. При виде мужчины вопль ужаса потряс башню. По стенам заметались уродливые тени. В Астарта вцепились сотни костлявых пальцев.
Финикийца волокли по ступеням, гнусавя псалмы Танит.
— Стойте! — Астарт узнал голос любимой. — Он пришел ради меня! Отпустите его, я ведь верна богине, как и вы все! Отпустите-е…
Кто-то в ярости прокусил Астарту ухо.
— …ведь он не в силах навредить богине. Отпустите! Пусть его покарают боги, но не люди!..
— Проглоти язык, негодница, — прозвучал надтреснутый голос, — не оскверняй святые стены звуком поганых слов твоих!
Тени прыгали по бритым черепам, теряясь в мрачных каменных сводах.
— Что делать?! — Ларит сумела пробиться к нему. — Что же делать?!
— Даже маджаи не кусали за уши…
— Ты бредишь… боги помутили твой разум…
— Откажись от богини, и я останусь жив… Живой поток отбросил Ларит в сторону, пригвоздил к стене.
«Боже, как можно вынести все это?!» — женщина прижалась к камню.
Все эти годы она готовилась к решающей минуте, истязала душу и тело молитвами и постами, пытаясь вырвать из прошлого, настоящего, будущего образ любимого. Но одного мгновения оказалось достаточно, чтобы понять все бессилие богини. «Ибо крепка, как смерть, любовь… Стрелы ее — стрелы огненные. Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее… Великая богиня! Ты не в силах бороться с любовью смертных!»
Ларит стало страшно от своих мыслей. Она прислушалась. Отшельницы слаженно пели, столпившись на верхней площадке башни. Их голоса пугливым эхом метались во всех закоулках святой обители.
Босая ступня нащупала обрывки грубых рубищ.
