Мишель Зевако - Последняя схватка
Это рассмешило Эскаргаса и Гренгая. Подойдя к больному, они обнаружили, что у него сбилась повязка, которую необходимо поправить.
— Подождите немного, — обратились они к Фаусте, — это займет не больше пяти минут.
И оба склонились над раненым, на время забыв о пленнице.
А она поднялась со своего места и наполнила три кружки. Покосившись на стражей, Фауста увидела, что они стоят к ней спиной, полностью занятые д'Альбараном. Быстрым и выверенным движением герцогиня поднесла руку к их сосудам.
Пальцы Фаусты сжимали предмет, который она извлекла из кармана д'Альбарана: это был маленький флакон с прозрачной, как слеза, жидкостью. Приблизительно половину она вылила в одну кружку, а все остальное — во вторую.
Затем с потрясающим хладнокровием женщина отступила на два шага, спокойно сунула пустой флакон в карман, развернулась на каблуках и подошла к раненому. Она снова прикинулась добродушным парнем. Больному она сказала несколько ободряющих, ничего не значащих слов. А за спиной у стражей она кивнула ему головой. Он все понял и слабо улыбнулся.
Закончив перевязку, все трое снова сели за стол. И все трое сделали это с удовольствием. Даже Фауста на сей раз не притворялась.
Она сразу схватила свою кружку, стукнула ею по сосудам «тюремщиков» и заявила, что пьет за их здоровье. Гренгаю и Эскаргасу ничего не оставалось, как последовать примеру герцогини. Выпив, мужчины сморщились и заглянули в свои кружки. Впрочем, сделали они это машинально. У них не возникло никаких подозрений.
— Что это за дрянь? — удивились стражи.
— Верно, осадок со дна, — спокойно предположила Фауста.
Она взяла другую бутылку, снова наполнила кружки и сказала:
— Посмотрим, что в этой.
На сей раз мужчины были осторожнее и не стали пить залпом. Распробовав вино, оба успокоились.
— Хорошо пошло! — улыбнулся Эскаргас, снова берясь за карты.
— Все в порядке! — отозвался Гренгай. И благоразумно добавил: — Теперь не будем допивать остатки.
Игра возобновилась. Минут через десять Фауста с удовлетворением отметила, что снадобье начинает действовать: стражи покачивались, как пьяные, трясли головами, отчаянно зевали и с трудом раздирали тяжелые, словно налившиеся свинцом веки.
Они сообразили, что с ними происходит что-то странное. Но даже не успели понять, что же случилось. Развязка наступила почти мгновенно. Эскаргас вдруг стал заваливаться набок: он попытался ухватиться за стол, но соскользнул с табурета и затих.
Нет, он не умер: сразу же раздался оглушительный храп.
Видя, что товарищ падает на пол, одурманенный Гренгай вяло подумал, что «проклятая герцогиня» все-таки их провела. Их, стреляных воробьев! Их, коренных парижан! Гренгай сделал отчаянное усилие, чтобы встать, и зашевелил губами, но не издал ни звука. Рухнув рядом с приятелем, он тоже захрапел.
Фауста поднялась с места. Первым делом она посмотрела на часы и улыбнулась. Потом дала знак двум головорезам, которые лежали на тюфяках… и то ли спали, то ли притворялись. Гиганты тут же набросились на беспомощных «тюремщиков» и немедленно их разоружили. А Фауста спокойно поинтересовалась:
— Сколько они так проваляются?
— Часов до четырех дня, никак не меньше, — уточнил д'Альбаран.
— Сейчас только девять утра, — прикинула Фауста. — А я надеюсь покончить со своим делом задолго до четырех. Не важно, лучше перестраховаться. Ты задержишь их здесь до восьми вечера.
Оба слуги почтительно протянули ей шпаги, изъятые у Гренгая и Эскаргаса, и два больших кинжала, обнаруженных у стражей во внутренних карманах. Выбрав одну из шпаг, Фауста немедленно пристегнула ее к поясу: лицо женщины оставалось совершенно бесстрастным. Потом герцогиня спросила, в силах ли люди д'Альбарана ей помочь. Получив утвердительный ответ, она окинула их быстрым оценивающим взглядом. И тут же приняла решение.
— Возьмите эту шпагу, — велела она одному из них. — Вы отправитесь со мной в Париж.
А второму приказала:
— Держите этот кинжал. Будете охранять вашего господина, пока я не пришлю за ним носилки.
Втроем они приблизились к д'Альбарану, и Фауста проинструктировала своих подручных — точно и ясно, как всегда. И каждого заставила все повторить, чтобы убедиться, что они хорошо запомнили ее слова. Опять посмотрев на часы, женщина скомандовала:
— Приготовились! Скоро сюда войдет трактирщик.
Каждый встал на свое место. Один из головорезов сжимал в руке кинжал.
Прошло несколько минут. Трактирщик не появлялся. Фауста снова бросила взгляд на часы, полагая, что ошиблась. Нет, все было правильно. Узники принялись барабанить в дверь эфесами шпаг и орать во все горло.
Но мэтр Жакмен так и не спустился в погреб.
— Проклятый трактирщик, похоже, забыл про время, — проговорила Фауста. — Придется подождать.
В ее голосе слышалось легкое раздражение. Почему же она нервничала и переживала? Ведь времени у нее было более чем достаточно. Конечно, ей не терпелось оказаться на воле, а освобождение откладывалось… Правда, всего лишь на час.
Но прошел час, другой, третий, а трактирщик так и не появился. Люди Фаусты почти без передышки изо всех сил колотили в дверь — и этот адский шум наверняка был отлично слышен наверху.
Неумолимо пролетал час за часом — но ничего не менялось. Наконец настало время, когда, по расчетам д'Альбарана, Гренгай и Эскаргас должны были прийти в себя. Их крепко-накрепко связали, заткнув рты салфетками вместо кляпов.
Вскоре помощники Пардальяна действительно очнулись и сначала ничего не могли понять. Потом они убедились, что сами попали в плен, и отчаянно забарахтались, пытаясь освободиться от веревок. Но вскоре отказались от напрасных усилий, утешая себя мыслью, что «проклятой герцогине» так и не удалось бежать. Оба насмешливо уставились на нее, не скрывая своего злорадства.
Фауста была просто в бешенстве. Но внешне это выражалось лишь в том, что она слегка побледнела и ее выразительные глаза метали молнии. Женщина сидела молча, словно превратившись в каменное изваяние. Но было ясно, что в любую минуту ее ярость может вырваться наружу.
Наконец, около шести вечера, когда Фауста, похоже, потеряла всякую надежду, изощренное ухо женщины уловило слабый шум, доносившийся сверху.
В тот же миг она оказалась у двери и стукнула в нее два-три раза.
— Иду! Иду! — отозвался издалека мэтр Жакмен.
Фауста выждала, пока он подойдет поближе, и громко проговорила:
— Да вы, негодяй, совсем про нас забыли, а?
Огромным усилием воли она заставила себя произнести это так, что у трактирщика и мысли не возникло о подстерегавшей его опасности. В голосе герцогини звучало лишь вполне понятное недовольство клиента, которого плохо обслуживают.
