Мишель Зевако - Тайна королевы
— А так как один из нас непременно убьет другого, то я бы посоветовал вам опередить меня: убейте меня… убейте, пока я в вашей власти.
— Совет неплох, — согласилась Фауста, — и я последую ему.
— Зовите же ваших наемных убийц, и покончим с этим побыстрее, — вызывающе ответил Пардальян, готовясь к бою.
— Прежде сядьте, шевалье, — любезно пригласила его Фауста и объяснила: — Вы высказали все, что хотели, и я выслушала вас со всем вниманием, которого ваши слова, несомненно, заслуживали. Теперь мне бы тоже хотелось кое о чем вам сообщить.
— О, принцесса, — насмешливо воскликнул Пардальян, — я готов слушать вас так долго, как вы того пожелаете, и с не меньшим вниманием, ибо ваши слова, несомненно, тоже его заслуживают.
Заняв место в своем кресле, он откинулся на спинку, закинул ногу на ногу и с нарочитым вниманием приготовился слушать. Трудно было ожидать более спокойного и безмятежного вида от человека, у которого за спиной стояла смерть. Однако ум Пардальяна продолжал лихорадочно работать:
«Она готовит очередной предательский удар. Черт побери, что она придумала на этот раз?»
Видя, что Пардальян сел, Фауста, призвав на помощь все свое обаяние, начала говорить:
— Я не собираюсь произносить длинную речь. Во-первых, хочу вам сообщить, что у меня во дворце нет наемных убийц. Вы знаете меня, поэтому можете поверить мне на слово.
— Я верю вам, сударыня, — сосредоточенно произнес Пардальян. — Но судите сами, я в полной растерянности, ибо — не сочтите мои слова за упрек — вы не приучили меня к такому мягкому обращению.
Про себя же он воскликнул:
«Ах, черт, это начинает меня беспокоить!»
— Я отнюдь не собираюсь проявлять излишнее великодушие, — озабоченно ответила Фауста. — Вы дали мне превосходный совет, и я собираюсь ему последовать. Но для этого мне никто не нужен. Я сама убью вас.
— О, какая честь… — саркастически усмехнулся Пардальян и насторожился:
«Внимание, шевалье! Она явно что-то замышляет. Но, черт побери, что меня ждет на этот раз?»
Внешне он ничем не выдал своего беспокойства, только рука его инстинктивно потянулась к шпаге. Ноздри его затрепетали, словно он пытался учуять запах опасности, поджидавшей его где-то поблизости, а слух обострился до предела.
— На этот раз, Пардальян, поединок наш будет недолгим, — продолжала Фауста.
С леденящей душу улыбкой она медленно подняла правую руку, желая дать Пардальяну возможность как следует рассмотреть ее.
— Чтобы обратить вас в ничто, достаточно будет одного удара этой руки. Смотрите.
Пальцы ее согнулись, словно обхватив рукоятку невидимого кинжала. Пардальян, неотрывно следивший за ее движениями, внутренне собрался и приготовился отразить удар, хотя ясно видел, что в руке ничего не было. Фауста подняла сжатую в кулак руку еще выше и со всего размаху опустила ее на угол стоявшего справа от нее низенького столика.
В ту же секунду на глазах у растерявшегося Карла Ангулемского часть пола, где стояло кресло Пардальяна, обрушилась вниз. На мгновение более краткое, чем вспышка молнии, мелькнули взлетевшие вверх руки шевалье, пытавшегося схватиться за край разверзшейся под ним пропасти. Затем и Пардальян, и его массивное кресло исчезли, а откуда-то из глубины раздался приглушенный вскрик.
Бледный, растерянный, герцог Ангулемский с хриплым воплем бросился к краю зияющей перед ним черной дыры:
— Что вы наделали!..
— Я выиграла поединок с тем единственным человеком, который мог разрушить наши планы. Считайте, что мы уже победили, теперь наш успех — только дело времени, — хладнокровно ответила Фауста.
— Он был моим другом… моим лучшим другом… — рыдал герцог.
— Он был избранником моего сердца, — печально произнесла Фауста.
Но, мгновенно взяв себя в руки, она решительно завершила:
— И все-таки я смогла уничтожить его…
— Скорей, сударыня, — умолял Карл Ангулемский, — может, мы еще успеем его спасти…
— Нет, герцог. Шевалье де Пардальян мертв! — мрачно и торжественно провозгласила Фауста.
XXVIII
ЛЕОНОРА ГАЛИГАИ
Теперь мы должны вернуться к Стокко: напомним, что мы расстались с ним во дворе роскошного особняка Кончини на улице Турнон. Особняк этот, расположенный в двух шагах от дворца Марии Медичи, был куплен Кончини у сеньора де Лианкура, перестроен и заново отделан. Впрочем, данные сведения не имеют никакого отношения к миссии Стокко, о которой мы собираемся вам рассказать. Для этого нам придется отправиться в Фонтене-о-Роз, где мы побывали вместе с Одэ де Вальвером, и остановиться неподалеку от дома матушки Перрен, куда приехала Мюгетта на своем ослике Гризоне. Впрочем, остановка наша будет недолгой.
И Одэ де Вальвер, и Стокко слышали, как юная цветочница называла малышку Лоизу своей дочерью. Как и Одэ де Вальвер, шпион Леоноры не дождался разгадки значения этих слов и понял их буквально. Когда первое его изумление прошло, он ухмыльнулся:
— Per la Madonna, вот уж и впрямь — не верь глазам своим! У этой недотроги, у этой суровой добродетельной особы, оказывается, есть дочь! Вот смеху-то! Глядя на ее надменное и холодное лицо, я чуть было и вправду не поверил в ее невинность. И не я один! Однако мне это непростительно: я-то прекрасно знаю цену всем этим девицам. Так, значит, у нее есть любовник?.. Интересно, кто же сей счастливчик? Кто успел откусить от лакомого кусочка и стать отцом крошки Лоизы?..
И Стокко разразился нехорошим смехом:
— А наш славный синьор Кончини!.. Ну и вид у него будет, когда я сообщу ему эту новость!.. А я ее непременно сообщу… Ни за какие деньги не откажу себе в таком удовольствии. Cristo Santo! He так уж часто мне случается от души посмеяться!..
Мечтая о том, как расстроит он своего хозяина, Стокко тем не менее продолжал следить за Мюгеттой. Девушка закрыла за собой калитку, и Одэ де Вальвер нашел себе место у изгороди, позволявшее ему все видеть и слышать. Стокко последовал примеру Вальвера. Но так как он вовсе не желал быть замеченным молодым человеком, ему пришлось устраивать свой наблюдательный пост с противоположной стороны.
Однако, в отличие от Вальвера, случай был к нему менее благосклонен: он расположился слишком далеко и не мог услышать разговор Мюгетты с матушкой Перрен, тот самый, который мы вам пересказали выше. Но хотя Стокко и не слышал, о чем говорили две женщины, он все прекрасно разглядел и сделал следующий вывод:
«Она обожает свою дочь!..»
Поразмыслив же, он решил: «Я узнал все, что требуется… Пожалуй, мы смогли бы сыграть на ее материнских чувствах и на ее любви к ребенку…»
Эта идея показалась ему заслуживающей внимания, и он принялся соображать, какие выгоды можно отсюда извлечь. Надо сказать, что делал он это без каких-либо определенных намерений, скорее просто так, по привычке, ибо натура его была такова, что он оживлялся только тогда, когда ему удавалось сотворить очередную гнусность.
