Дарья Плещеева - Операция «Аврора»
Шурку застал в прихожей. Она отчаянно ругалась с молочницей, уже второй раз доставившей несвежие сливки. Таких слов Давыдов и от казаков на японской войне не слыхивал.
Розы произвели впечатление, Давыдов был препровожден в гостиную и увидел коллекцию фривольных фарфоровых фигурок. Шурка зверскими способами, судя по стонам и возгласам в спальне, разбудила, вытащила из постели и поставила на ноги любовника. Тем временем ее кухарка приготовила горячий завтрак, но сперва Гольдовский употребил «николашку».
Этот ядреный отрезвитель Давыдов приготовил лично: налил в рюмку на два пальца водки, отрезал толстый ломтик лимона, щедро посыпал его сахаром, а сверху — молотым кофе. Гольдовскому пришлось сперва пожевать этот лимон, потом запить его водкой. После этого он вполне внятно поздоровался и даже спросил, который час.
С немалым трудом Давыдов добился, чтобы Гольдовский в назначенный срок был умыт, побрит, одет и причесан. И они поехали к Балавинскому.
* * *На подступах к дому Давыдов увидел лоточника, продающего деревянные пасхальные игрушки — расписные яйца и желтых курочек. На лоточнике был огромный картуз, надвинутый чуть ли не на нос. Но все равно тот сильно смахивал на Федора Самуиловича Нарсежака.
Агент Сенсей бродил взад-вперед с тем расчетом, чтобы его видели расставленные в нужных местах другие агенты. Заметив Давыдова, он завопил, как и полагается уличному торговцу, пронзительным до отвращения голосом:
— А вот кому курочек, пасхальных курочек! Для деток, для внучков! Четырнадцать осталось, по пятачку отдам! Курочки славные, краска прочная, английская!..
Это означало: на квартире Балавинского собрались четырнадцать заговорщиков, и в их числе — консул Ходжсон.
— Ну, Господи благослови, — тихо сказал Давыдов и перекрестился.
— Волнуешься, что ли? — хмыкнул уже окончательно пришедший в себя Гольдовский. — Зря! Мы же не изверги какие и не сектанты — братья!.. Да, сейчас все сам увидишь…
Они поднялись на третий этаж, и Олег стукнул условным стуком в высокую, с накладным узором, массивную дверь с начищенной до блеска медной табличкой «С.А. Балавинский, присяжный поверенный». Рослый и крепкий на вид молодой человек впустил их в квартиру и сразу провел в большую гостиную, где за круглым обеденным столом уже сидели несколько разновозрастных людей, но с одинаковым, серьезно-торжественным выражением на лицах. К удивлению Давыдова, консул Ходжсон тоже сидел в кругу посвященных за столом и, судя по его виду, для него это было не в диковинку.
«Вот тебе и раз! — подумал Денис. — Оказывается, он тоже масон?! А впрочем, почему нет? Насколько я помню, в Англии существует одна из самых влиятельных лож. Она так и называется — Великая ложа Англии… Ну, я и попал! Настоящее змеиное гнездо!..»
Приветствовали вошедших сдержанно — легким кивком головы и открытой правой ладонью со скрещенными особым образом пальцами. Гольдовский, тоже приняв общий вид, ответил на приветствие и тут же сказал:
— Братья, представляю вам аспиранта[28], капитана Дениса Давыдова.
— А разве мы сегодня проводим аффилиацию?[29] — недовольно поинтересовался худой старик во фраке, сидевший слева от председательствующего офицера, самого Балавинского.
— О, нет, конечно, мастер Полонский! — важно кивнул Балавинский. — Сегодня мы разрешили господину Давыдову лишь поприсутствовать на нашей ложе по поручительству брата Гольдовского.
Старик молча наклонил голову в знак согласия, и тогда Балавинский возгласил:
— Братская цепь![30]
Все поднялись и взялись за руки, образовав живой круг у стола, и трижды хором произнесли:
— Да будет так![31]
Денис же скромно присел в уголке, в кожаное кресло рядом с журнальным столиком, и приготовился слушать. Однако, к его глубокому разочарованию, речь масоны повели о каких-то своих текущих делах. И сколько ни пытался Давыдов уловить хоть что-нибудь интересное для себя, не получалось. Потом председательствующий Балавинский произнес:
— Братья, снег идет![32]
И дальше началась уже сущая околесица. Масоны перешли на какой-то, явно секретный язык иносказаний и намеков. При этом они прекрасно понимали друг друга, а Денис сидел и чувствовал себя круглым дураком.
Тогда он встал, тихо извинился и вышел «на минутку».
Он видел план квартиры и знал, где расположен ватерклозет. Но, пройдя к нему по коридору, Денис, повернулся и подкрался к двери, которую оставил полуприкрытой. Камеру он приспособил справа под мышкой. Ее легко можно было вытянуть и сделать снимки, а при тревоге она сама на резинке утягивалась обратно.
Давыдову повезло — в щель был хорошо виден Ходжсон. Он, повернувшись к Головину, что-то говорил с самым сердитым видом, Головин кивал. За плечом Ходжсона виднелся профиль Балавинского.
Денису удалось сделать три кадра, когда вдруг задребезжал телефонный аппарат. Их у Балавинского было целых два — в кабинете, примыкавшем к спальне, и в прихожей. Забеспокоившись, Давыдов отступил от двери — и правильно сделал. Балавинский, на время совещания выставивший из дому прислугу, сам поспешил к аппарату. Вместе с ним вышел Головин.
Денис на цыпочках отступил к ватерклозету, бесшумно открыл дверь и скрылся.
— Слушаю вас, — сказал незримому собеседнику Балавинский и вдруг перешел на английский язык. — Слушаю вас, да, да… От кого?.. Благодарю вас. Но отчего вы раньше не телефонировали? Почему только сейчас?! Да, простите… Да, благодарю вас!..
Повесив трубку, Балавинский выругался.
— Что случилось? — спросил Головин.
— Случилось то, что этот кретин Гольдовский привел подсадного! — уже по-русски рявкнул Балавинский. — Вы понимаете, что это значит?! Если бы нас хоть вовремя предупредили…
— Он где-то в квартире?
— Да. Нужно взять и…
— Опасно. Его же наверняка ждут там, снаружи!
— Но оставить его — еще опаснее!
— Заложник?..
Давыдов не мог допустить, чтобы два перепуганных масона решали его судьбу. К тому же нужные кадры он уже сделал. Конечно, стенограмма совещания много значит, но предъявить ее дипломатическому корпусу нельзя. А фотографическая карточка — сильное оружие!
Он задумался: доставать браунинг не хотелось, а совсем безоружным выскакивать все же не стоило.
В углу ватерклозета Денису попался на глаза позабытый прислугой веник. В умелых руках и карандаш смертельно опасен, не говоря уж о столовых приборах, тарелках, подсвечниках и прочем добре. Сражаться веником Давыдова не учили, но смекалка у него была тренированная.
