Амеде Ашар - В огонь и в воду
— Пойми хорошенько, — сказал капитан, — давать я даю, но красть у себя никому не позволяю.
Он выпустил руку великана, открыл кошелек, вынул золотой и, положив его в онемевшую руку, объявил:
— Тебя я возьму, но с одним условием — чтобы ты слушался.
— Десять тысяч чертей! — отвечал великан, ощупывая свою руку. — Да за таким капитаном я пойду, куда он прикажет!
Вся толпа почтительно поклонилась; те, кто был поближе, сняли даже шапки.
— Приказывайте, мы будем слушаться.
Высокий худой человек с лукавым выражением лица выступил из толпы.
— Я парижанин, меня зовут Пемпренель, — сказал он. — Я принимаю ваше предложение, но прибавлю только одно условие: где бы мы ни очутились, чтобы повсюду было порядочное вино.
Капитан опять встал и, окинув взглядом толпу, указал пальцем на тех, кто показался ему сильней и решительней.
— Вы составите главный отряд; остальные заменят тех неловких, которые будут иметь неосторожность попасть под пулю или наткнуться на шпагу… Все вы позаботьтесь добыть себе хорошее оружие…
Пемпренель улыбнулся, пошел в угол комнаты и сильным ударом ноги вышиб гнилую дверь в темный чулан.
— Не угодно ли взглянуть? — обратился он к капитану, показывая на всевозможное оружие, сваленное на полу и развешанное по стенам. — Вот наши обноски. Мы обычно закладываем их хозяину до тех пор, пока какой-нибудь господин не возьмет нас к себе на службу…
— Итак, считая с этого вечера, вы принадлежите мне, а вот на что покутить сегодня ночью, — сказал капитан, бросая на стол несколько монет. — Каждое утро собирайтесь здесь и ждите моих приказаний…
— Ура капитану! — закричала толпа, бросаясь в погреба и на кухню.
XXX
Мина и контрмина
Мы расстались с маркизом де Сент-Эллисом, когда он, в бешенстве посылая ко всем чертям Гуго де Монтестрюка, собирался обогнать его на Зальцбургской дороге. От быстрой езды он еще больше выходил из себя и от нечего делать рассыпался в ругательствах.
— Славного молодчика, нечего сказать, предпочла мне! — говорил он, стегая до крови бедную лошадь хлыстом. — Молод и красив… Велика важность!.. Что же я, стар и неуклюж, что ли?.. А откуда он явился, позвольте спросить? Дерзкий мальчишка!.. И что за предательство!.. Ведь я от него не прятался со своими мучениями! Еще отдал ему лучшего жеребца с конюшни! А как ловко напал на мошенников, чтобы его выручить! И вот в благодарность он отнимает у меня инфанту!.. Ну, только бы догнать ее! Как она ни кричи, а я уж ее не выпущу и весь свет объеду с ней!
С криками, бранью и проклятиями он скакал себе да скакал, как вдруг однажды вечером при заходе солнца нагнал карету, лежащую на боку посреди дороги: одно колесо было в воздухе, а другое валялось на земле, разбитое надвое. Лошади бились в упряжи, а ямщики с бранью бегали от одной к другой. Из кареты слышались жалобные стоны.
Как ни сердит был маркиз, а растаял от нежного голоса и, соскочив с седла, подбежал к карете, открыл дверцу и вытащил заплаканную женщину. Увидев его, она вскрикнула:
— Как! Это вы, маркиз де Сент-Эллис!
— Принцесса Мамиани!
— Ах! Милый маркиз, само Небо вас посылает!
— Нет, принцесса, нет, совсем не Небо, а бешенство.
Он отступил на шаг и, не спуская с нее глаз, начал так:
— Осмельтесь признаться, зачем вы едете в Зальцбург? Разве не для того, чтобы встретиться с графом де Монтестрюком? Достанет ли у вас смелости сказать, что вы не назначили ему там свидания?
— Да сознаюсь же, напротив, сознаюсь!
— Как! Сознаетесь? И мне, Гаспару Генриху Готфриду де Сент-Эллису?..
— Да, без сомнения… кому же сознаться, как не вам, его другу, его лучшему другу?
— Я — друг его?.. Никогда! Я терпеть его не могу!
Услышав это, принцесса зарыдала и, ломая руки, воскликнула в отчаянии:
— Но что же со мной будет, если вы меня здесь бросите?.. В незнакомом краю, без всякой помощи!.. Каждый лишний час грозит ему бедой.
— И отлично! Пусть попадет прямо в ад, к Сатане!
— Гуго! Да что же он вам сделал? За что это?..
— Как! Что он мне сделал? Ну, признаюсь, на такой вопрос только и способна женщина, да еще итальянка! Что он мне сделал, этот проклятый Монтестрюк? Величайшее преступление в моих глазах: он вас любит!
— Он? О! Если бы! Тогда дела не были бы в таком отчаянном положении!
Тут гнев маркиза перешел все границы:
— Вы жалуетесь, что он вас не любит? Какая неслыханная смелость! А посланная в Мец записка, в которой вы говорите таким нежным языком? А требование, чтобы он поспешил в Зальцбург к предмету своей страсти? Наконец, само присутствие ваше здесь, на этой дороге, не лучшее ли доказательство целой цепи предательств и измен?
Принцесса смотрела на маркиза заплаканными глазами.
— Что вы такое говорите? — сказала она жалобно. — Увы! Вы обвиняете Монтестрюка в любви ко мне, а он весь занят мыслью понравиться другой! И ради этой-то другой, ради графини де Монлюсон, я скачу во весь опор по дорогам Германии! Его обожаемой Орфизе грозит страшная опасность. Я знаю, что лишиться ее — для него хуже, чем умереть, и вот я еду спасать ее…
— Вы?
— Да, я! Если бы мне сказали прежде, что я сделаю то, что теперь делаю, я бы ни за что не поверила! Я не обманываю вас, а говорю, как оно есть на самом деле. Любовь к вашему другу — не качайте так свирепо головой, он ваш друг и будет вашим другом, так нужно, — любовь эта меня совсем переродила. Я уж и не знаю, право, что за сердце у меня в груди. Я вытерпела все муки ревности, я плакала, я умоляла, я проводила бессонные ночи, я томилась, призывала смерть — и вот последствия всего этого! Какая-то неодолимая сила вынуждает меня посвятить ему свою жизнь. Я бы должна была ненавидеть соперницу всеми силами души, отдать ее, беззащитную, такому человеку, который ни перед чем не отступит. Нет! Не могу! Дело не в ней, а в нем! Понимаете?
Маркиз де Сент-Эллис ходил взад-вперед по дороге, слушая Леонору, пожирая ее глазами, чувствуя и гнев, и жалость, но сильнее всего поддаваясь удивлению.
— Что вы там рассказываете? — воскликнул он наконец. — Вы говорите, что любите его, а он вас не любит?
— К несчастью, именно так.
— Да что он, слеп, что ли, скотина?
— Увы! Совсем не слеп: у него есть глаза для графини де Монлюсон!
— Так это из-за нее вы пустились в путь?
— Вы сами все скоро увидите, если только поможете мне.
— Что же надо делать?
Принцесса, взяв обе руки маркиза, сказала в порыве радости:
— Ах! Я знала, что вы меня послушаете и что мой голос найдет отголосок в вашем сердце!
— Я пока ничего еще не обещал… Объяснитесь, пожалуйста…
