Бернард Корнуэлл - Арлекин
Теперь сэр Саймон гарцевал на семилетнем сером красавце жеребце, обошедшемся Арлекину, наверное, фунтов в сто. На рыцаре была кольчуга из крепко пригнанных мелких пластин и плащ с белым крестом. Коня прикрывал шанфрон из вареной кожи и черная попона, а у самого сэра Саймона на бедре висел меч, выкованный в Пуатье. Генри Колли был экипирован почти так же, но вместо меча у него была четырехфутовая дубина с железными шипами на конце.
— Что за унылая компания, — пожаловался он сэру Саймону, рассматривая людей Арлекина. — Как монахи, честное слово!
— Они умеют воевать, — ответил тот, хотя его и самого обескуражила мрачная решимость воинства Арлекина.
Все они были самоуверенны, но не воспринимали англичан так легкомысленно, как остальное войско, убедившее себя, что сражение можно выиграть количеством. Арлекин расспрашивал сэра Саймона и Генри Колли об английской тактике ведения боя, и точность его вопросов заставила обоих забыть о напыщенности и задуматься.
— Они сражаются пешими, — обобщил сэр Саймон.
Как и все рыцари, он мечтал о сражении верхом, представлял, как вихрем ворвется в строй англичан и начнет разить их копьем и топтать лошадью. Но англичане научились своему делу, воюя с шотландцами, и поняли, что пешие защищают позиции более эффективно, чем всадники.
— Даже рыцари будут сражаться пешими, — предположил сэр Саймон, — и на каждого латника придется по два-три лучника. За этими ублюдками нужен глаз да глаз.
Арлекин кивнул.
— И как же нам разбить лучников?
— Пусть выпустят все свои стрелы, — сказал сэр Саймон. — Стрелы когда-нибудь должны кончиться. Пусть все горячие головы в войске атакуют, а вы подождите, когда стрелы у них иссякнут, и тогда возьмете реванш.
— Я хочу не просто реванша, — тихо проговорил Арлекин.
— А чего же?
Арлекин улыбнулся ему, но эта улыбка была страшной и зловещей.
— Власти, — спокойно сказал он. — С властью, сэр Саймон, приходят привилегии, а с привилегиями — богатство. Кто такие короли? Всего лишь высоко вознесшиеся люди. И мы тоже вознесемся и воспользуемся поверженными королями как ступеньками на лестнице славы.
Такие слова произвели впечатление на сэра Саймона, хотя до конца он их не понял. Арлекин казался ему человеком с сильным воображением, но это не имело значения, лишь бы он был неколебимо привержен идее разгрома врагов сэра Саймона. Сам сэр Саймон мечтал о сражении: он видел перед собой испуганное лицо английского принца, слышал его крик и наслаждался мыслью, как возьмет этого щенка в плен и Жанетту тоже. Пусть Арлекин остается таинственным и странным, сколько ему заблагорассудится, если он приведет сэра Саймона к исполнению этих простых желаний.
Итак, французское войско шло вперед, постоянно пополняясь за счет людей, стекавшихся из отдаленных закоулков королевства и вассальных государств за пределами Франции. Оно двигалось, чтобы поймать англичан в капкан на излучине Сены, и самоуверенность его укрепило известие о паломничестве короля в аббатство Сен-Дени, откуда была доставлена орифламма, самый священный символ — алое знамя, хранившееся бенедиктинцами в монастыре, где были похоронены французские короли. Все знали, что, когда развернута орифламма, никто не отступит ни на шаг. Говорили, что ее принес туда сам Карл Великий и ее красный, как кровь, шелк означает для врагов Франции кровавую бойню. Англичанам придется сражаться, орифламма будет развернута, и боевые действия начнутся.
* * *Мессир Гийом дал Томасу льняную рубаху, хорошую кольчугу, шлем на кожаной подкладке и меч.
— Старый, но хороший, — сказал он про меч, — им лучше рубить, а не колоть.
Он дал Томасу коня, седло, уздечку и денег. Томас пытался отказаться от этого последнего дара, но мессир Гийом отмел все возражения:
— Ты отнял у меня, что хотел, и теперь я могу отдать тебе остальное.
Томас не понял и даже обиделся на обвинение.
— Что это я отнял?
— Ты отнял у меня Элеонору.
— Я не отнимал ее, — запротестовал Томас.
На изуродованном лице мессира Гийома появилась улыбка.
— Ну, отнимешь, мальчик. Отнимешь.
На следующий день они поскакали на восток, понимая, что английское войско неподалеку. До Кана доходили слухи о сожженных городах, но никто не знал, куда ушел враг, и потому мессир Гийом решил вести двадцать своих латников, оруженосца и слугу в Париж.
— Кто-нибудь должен знать, где находится король, — сказал он. — А ты, Томас, что будешь делать?
Томас думал об этом с тех пор, как очнулся в доме мессира Гийома, но сейчас нужно было принять решение, и на этот раз он не сомневался.
— Отправлюсь к своему королю.
— А что насчет сэра Саймона? Вдруг он снова тебя повесит?
— Я под защитой графа Нортгемптонского, — ответил Томас, хотя однажды это не помогло.
— А как же Элеонора?
Мессир Гийом обернулся к дочери, которая, к удивлению Томаса, отправилась с ними. Отец дал ей маленькую лошадку, и непривычная к верховой езде девушка неуклюже сидела в седле, ухватившись за луку. Она не знала, почему отец разрешил ей поехать, и сказала Томасу, что, возможно, он захочет держать ее при себе поварихой.
Томас покраснел. Он знал, что не сможет сражаться против своих товарищей, но и не хотел покидать Элеонору.
— Я буду приезжать к ней, — сказал он мессиру Гийому.
— Если останешься в живых, — буркнул француз. — А почему ты не хочешь сражаться за меня?
— Потому что я англичанин.
Мессир Гийом ухмыльнулся.
— Ты катар, француз из Лангедока. Кто знает, кто ты такой? Ты сын священника, полукровка еретического происхождения.
— Я англичанин, — повторил Томас.
— Ты христианин, — возразил мессир Гийом, — и Бог возложил на тебя и на меня долг. Как ты исполнишь этот долг в английском войске?
Томас ответил не сразу. Действительно ли Бог возложил на него долг? Если так, он не хотел признавать его, поскольку признать его означало поверить в легенду о Вексиях. В тот вечер после встречи с братом Жерменом Томас поговорил в саду мессира Гийома с Мордехаем и спросил старика, читал ли тот книгу Даниила.
Мордехай вздохнул, словно его утомили подобные вопросы.
— Много лет назад, — ответил он. — Много-много лет назад. Это часть Кетувима, писания, которое должны прочесть все молодые евреи. А что?
— Это пророк, да? Он предсказывал будущее?
— Вот те на! — воскликнул лекарь, сев на скамейку и теребя худыми пальцами раздвоенную бороду. — Вы, христиане, утверждаете, что пророки предсказывали будущее, но на самом деле они не делали ничего подобного. Они просто предостерегали Израиль. Они говорили нам, что если мы не исправимся, то нас постигнет смерть, разорение и ужас. Это были проповедники, Томас, просто проповедники, видит Бог, и они были правы насчет смерти, разорения и ужаса. Что касается Даниила… Он был странный, очень странный. Его голова была наполнена мечтами и видениями. Он был опьянен Богом.
