Александр Дюма - Мадам де Шамбле
Завтрак был сервирован чрезвычайно изысканно; г-н де Шамбле, при всех его ограниченных средствах, с великим умением поддерживал видимость подобной роскоши. Лучшие бургундские и бордоские вина лились рекой во время этой часовой остановки, и нашей трапезе на свежем воздухе ничего не могли бы прибавить ни соседство с домом, ни даже пребывание в его самой уютной зале.
Охота возобновилась около двух часов, когда сильный дневной зной начал спадать. Граф наметил охотничий маршрут со знанием дела, так что нам постоянно встречалась дичь.
Приглядевшись к г-ну де Шамбле во время завтрака, я впервые заметил нервный тик в левой части его лица; это невольно напомнило мне, что Альфред советовал не упоминать в разговоре с графом как об эпилепсии, так и об эпилептиках.
Примерно в пять часов, по дороге в усадьбу, мы проехали через небольшую рощу и увидели там обещанных фазанов и косуль.
Вернувшись, мы стали показывать свои трофеи. Я убил шестьдесят штук дичи, заслужив титул короля охоты, как и предсказывал наш хозяин.
Господин де Шамбле убил на три штуки дичи меньше, из любезности не пожелав ни сравняться со мной в счете, ни превзойти меня в нем: в конце охоты, когда мы впервые за весь день оказались поблизости друг от друга, я заметил, что у него было несколько прекрасных возможностей для выстрела, а он даже не прицелился.
Звук охотничьего рога возвестил о нашем возвращении. Госпожа де Шамбле встречала нас на крыльце; она была одета и причесана так же, как в день свадьбы Зои.
Мой взгляд сказал графине, что я заметил ее наряд и благодарен ей за то, что она так хорошо обо всем помнит.
— Господа, — обратился к нам граф, — сейчас половина шестого; через час вас пригласят к обеду; приходите, пожалуйста, без всяких церемоний; мы в деревне, и нас ждет охотничье угощение.
Вернувшись к себе, каждый обнаружил приготовленную ванну: поистине, так радушно принимали гостей только в старину.
Господин де Шамбле не составлял столь замысловатого меню, как мой друг Альфред де Сенонш, но его обильная и изысканная трапеза могла соперничать с любым званым парижским обедом. Граф пришел в сильное возбуждение, провозглашая здравицы, и много выпил, заставляя пить других. Я заметил, что его лицо нервно подрагивает все чаще и сильнее, и догадался, что графиня тоже обратила на это внимание, поскольку она проявляла беспокойство.
К десерту подали всевозможные вина и ликеры, а также принесли сигары. Госпожа де Шамбле встала, собираясь уйти.
Я был в замешательстве: как Вы знаете, мне неприятен запах дыма; кроме того, я сгорал от желания последовать за Эдмеей. Ведь мне столько надо было сказать ей из того, что мне пришло в голову в этот день — и не тогда, когда я вытирал лоб ее платком, а когда прижимал его к своим губам.
И тут мне на помощь пришел сам граф.
— Господин де Вилье, — промолвил он, — я знаю, что вы не курите, и мне не хотелось бы злоупотреблять вашей любезностью, принуждая оставаться за десертом в обществе курильщиков. Поэтому я прошу вас составить компанию графине, разделяющей вашу неприязнь к сигарам.
Когда г-жа де Шамбле, переходя в гостиную, оказалась рядом с мужем, он задержал ее и сказал вполголоса, с улыбкой, но повелительным тоном, не вязавшимся с выражением его лица:
— Вы знаете, о чем я вас просил; так не забудьте же о моей просьбе.
Он произнес эти слова совсем тихо, но я все слышал, так как шел следом за графиней.
Поклонившись хозяину в знак благодарности, я прошел с Эдмеей в гостиную.
Дверь в сад была открыта; стоял чудесный вечер.
Графиня вышла на крыльцо и облокотилась на перила; я последовал за ней.
— Дорогая Эдмея, — сказал я, — мне не терпелось остаться с вами наедине, ведь я должен так много вам сказать!
Графиня посмотрела на меня с улыбкой и ответила:
— Я очень боюсь, что все, о чем вы хотите сказать, не уместится в три слова.
— Вы правы, но в трех словах «Я вас люблю!» заключено все счастье и все упование моей жизни. Произнося их, я хочу сказать: «До встречи с вами я не жил», а также: «Вдали от вас я не живу» и, наконец: «В этом мире, открытом для стольких желаний, я страстно желаю одного — вашей любви».
— Что ж, Макс, возьмите мою любовь, — промолвила графиня, протягивая мне руку, — я даже не пыталась ее скрывать от вас. Друг мой, чувство, которое я узнала благодаря вам, было настолько новым для меня, что я призналась в любви скорее от удивления, чем от слабости. Вы говорите, что вдали от меня не живете? Но и я, когда мы расстаемся, живу лишь мыслью о вас, испытывая только одно желание — поскорее увидеть вас снова. Так, вчера я знала, что вы обязательно выйдете ненадолго перед сном на балкон, и поджидала вас на своем балконе. Однако по движению листвы я поняла, что та особа, которую приставили шпионить за мной, прячется за деревьями. Когда вы стали открывать окно, я вернулась к себе, но тут мне пришло в голову, что вы слышали, как я закрыла окно, и, не зная истинной причины моего ухода, могли приписать это если не равнодушию, то простому соблюдению светских приличий. Тогда, дорогой Макс, я подумала о том, какую беспокойную ночь вы проведете, терзаясь сомнениями, которых я еще не ведала, но могу представить, что это такое. Я сказала себе: «Когда женщина любит такого необыкновенного человека, как Макс, ей недостаточно просто любить; она должна также проявлять эту любовь всеми доступными ей средствами, не оскорбляя чувства своего избранника легкомысленным кокетством, а усиливая его всей мыслимой предупредительностью, какую только может ум поставить на службу сердцу». Поэтому я вам написала, и в чувстве, заставившем меня так поступить, было столько же эгоизма, сколько и любви. Возможно, тут не обошлось и без тщеславия, ведь я подумала: «Он будет счастлив, читая эту записку, и уснет, прижимая ее к губам или сердцу». Будучи уверенной в этом, я почувствовала себя счастливой. Я не ошиблась, Макс?
— О нет, Эдмея! — воскликнул я, прижимая руку возлюбленной к своей груди. — Нет, я клянусь!
— Позвольте мне закончить.
— О! Я и не думал вас перебивать.
— Сегодня утром я сказала себе: «Они должны выехать на рассвете; если Макс не увидит меня перед отъездом, у него испортится настроение, и я тоже буду весь день грустить; подарим же друг другу приятный день». И вот, я встала до восхода солнца и стала ждать вас. Я понимаю, что достойная женщина, как считается в свете, так бы не поступила, но разве достоинство любящей женщины в том, чтобы притворяться перед любимым человеком? Нет, признаться, мне это чуждо; дождавшись, когда вы появились, я дала вам не только руку, которую вы были вынуждены мне вернуть, но и кое-что еще, что вы смогли унести с собой.
