Александр Дюма - Адская Бездна
Гретхен действительно увидела их. Побледнев, она пробормотала:
— Демон играет с огнем! Обычное дело!
Охваченная яростью, она бросилась к себе в хижину, забилась в угол и закрыла лицо руками, чтобы не видеть алых бликов, скользящих по стенам и оконным стеклам. Все, что напоминало о Самуиле, теперь внушало ей только ужас.
Христиану любое воспоминание о нем тоже пугало, но не более того. Привлеченная блеском фейерверка, она вышла на балкон и стояла там, размышляя о необъяснимой сдержанности Самуила и о заброшенности, на какую помимо собственной воли обрек ее Юлиус.
Она была вынуждена признать справедливость того, что Самуил говорил о слабой, нестойкой натуре ее мужа. Слишком много ребяческого легкомыслия сохранилось в душе этого молодого человека, который сейчас, должно быть, восторженно рукоплещет, ослепленный Самуиловым фейерверком.
Христиана чувствовала, что Юлиус ускользает от нее. Как быть, чем удержать его? Права ли она в своей решимости сторониться его забав? Отказавшись его сопровождать, она, может быть, приучит мужа обходиться без нее и даже считать, что жена и веселое времяпрепровождение несовместимы. Не лучше ли ей везде появляться вдвоем с Юлиусом? Не будет ли предусмотрительнее разделить с мужем все его радости и удовольствия, чтобы в его представлении они были неразрывно связаны с ее образом?
Бедная кроткая Христиана спрашивала себя, что в конце концов дурного в том, если она будет иногда участвовать во всех этих развлечениях, столь необходимых для Юлиуса? Разумеется, она примкнет к ним, впрочем, держась от них в приличествующем отдалении, строго в пределах требований благонравия. Какие тут могут быть последствия? Самуил, пожалуй, станет торжествовать, вообразив, будто принудил ее к уступке, но что из того? К тому же по складу характера Самуил из тех, кто обожает препятствия: чем неприступнее она держится, тем сильнее он жаждет победы. Да и, наконец, до сих пор Самуил непреклонно хранил верность своему слову и не искал встреч с ней. Возможно, она была не права и слишком поторопилась написать барону фон Гермелинфельду? Не переменить ли тактику? Сопровождая своего мужа повсюду, она достигнет сразу двух целей: заново разожжет любовь Юлиуса и притушит злобу Самуила.
Итак, в этот вечер она подстерегла возвращение Юлиуса, вышла ему навстречу с обольстительной улыбкой и сама попросила рассказать, как прошел день. Он не заставил долго себя упрашивать.
— Так значит, было весело? — спросила она, когда Юлиус закончил.
— Да, не буду скрывать. Этот Самуил поразительно хорошо знает толк в жизни!
— Кажется, завтра вечером будут представлять «Разбойников»?
— Да, завтра, — отвечал Юлиус. — Ах, если бы ты согласилась пойти туда со мной!
— Я и в самом деле уже готова поддаться искушению. Ты ведь знаешь, что Шиллер — мой любимый поэт.
— Так в добрый час! — вскричал обрадованный Юлиус. — Итак, договорились. С чопорностью покончено. Завтра вечером я за тобой приеду.
И он с жаром поцеловал жену.
«Кажется, за последнюю неделю он ни разу не целовал меня так горячо», — печально подумала Христиана.
LII
ГЕНЕРАЛЬНАЯ РЕПЕТИЦИЯ
В день представления «Разбойников» каждый студент получил возможность все время, исключая часы лекций, потратить как ему угодно, будь то на любовную интрижку или на свои частные ученые штудии.
Самуил Гельб, этот великий режиссер, знал, насколько наслаждение возрастает тогда, когда оно приходит после нетерпеливого ожидания. Как великий политик, Самуил Гельб помнил, что в любом сообществе, даже если это сообщество искателей веселья и забав, надо оставить простор для личной свободы и удовлетворения прихотей каждого. Наконец, великий практик, он сам нуждался в целом дне личной свободы для того, чтобы завершить приготовления к вечернему спектаклю.
Поскольку действие «Разбойников» почти все происходит в лесу, декорацией здесь могла послужить сама природа, как было принято у древних. Вместо суконных задников и раскрашенных картонных павильонов, как в театре Мангейма, актерам, подобно лицедеям Древних Афин, предстояло играть на фоне живой зелени и настоящих стволов. Что касается сцен, которые должны были происходить в покоях, то для них между деревьями натягивали грубо разрисованные полотнища, которые должны были изображать стены. Таким образом, Самуилу не стоило большого труда устроить свой театр: и кулисы, и опоры для них — одним словом, все предоставил ему лес.
С особенным тщанием он готовил генеральную репетицию. Но его актеры были так послушны, исполнены вдохновения и образованны, что с ними можно было не сомневаться в успехе, достойном шедевра Шиллера.
Когда по ходу репетиции дело дошло до сцены, где монах является к разбойникам, суля им полное и окончательное прощение с условием, что они выдадут своего предводителя Карла Моора, Самуилу сообщили, что из Гейдельберга прибыла депутация с предложениями к студентам от имени академического совета.
— Ведите их сюда, — сказал Самуил. — Они подоспели как нельзя более кстати.
Появились три профессора. Один из них взял слово. Гейдельбергский совет, объявил он, обещает студентам, если они вернутся к своим обязанностям, забыть их прегрешения. Это касается всех, кроме Самуила Гельба, который будет исключен из университета.
— Дражайшие посланцы, — сказал Самуил, — сцена, что вы разыгрываете, дьявольски похожа на ту, которую мы здесь как раз репетируем.
И, обратившись к своим однокашникам, он продекламировал:
— «Слушайте же, что моими устами возвещает вам правосудие. Если вы сейчас же свяжете и выдадите этого и без того обреченного злодея, вам навеки простятся все ваши злодеяния! Святая Академия с обновленной любовью примет заблудших овец в свое материнское лоно, и каждому из вас будет открыта дорога к любой почетной должности».[14]
Взрыв единодушного хохота показал Самуилу, что слушатели оценили столь удачное заимствование: Шиллер пришелся кстати.
Один из профессоров строго заметил, повернувшись к толпе студентов:
— Господа, мы обращаемся именно к вам, а не к кому-то другому и надеемся получить серьезный ответ, без ненужного зубоскальства.
— Прошу прощения, — возразил Самуил, — но я говорю в высшей степени серьезно. И без всяких шуток, сообразно своей роли доблестного Карла Моора, предлагаю моим товарищам принять ваши условия, уступив меня за такую хорошую цену и вернувшись в Гейдельберг для возобновления штудий, предписанных университетским курсом. Ведь и действительно очевидно, что этот лес не то место, где они смогут получить дипломы, тем самым оправдав надежды своих родителей.
