Пьер Вебер - Фанфан-Тюльпан
Явился господин Фегреак в сопровождении двух тюремщиков. С суровым и угрожающим видом он подошел к старому солдату. Агрессивным тоном секретарь главного лейтенанта полиции, раздраженный поздравлениями, которые он слышал по адресу Бравого Вояки от своего начальника, закричал:
— Сударь, мы не оставляем заключенных одних с посетителями! Вы и так получили особую привилегию и были допущены к свиданию с арестантом. В качестве благодарности за эту любезность вы нарушили наш регламент! Я требую, чтобы вы немедленно покинули это помещение!
Добряк понял, что лучше не настаивать. Он ведь, в самом деле, поступил незаконно, отослав и подкупив тюремщика. Это не способствовало улаживанию дел заключенного. Он сразу же распрощался с Фаваром, очень расстроенным тем, что у него так быстро отбирают посланца, хоть иногда приносящего ему вести о его жене. Испуганный мыслью, как бы его самого еще не задержали в этой тюрьме, такой суровой и негостеприимной, старый ветеран поспешил удалиться.
Писатель остался один перед своими тюремщиками, чьи, мрачные физиономии как бы говорили:
— Ага! Ты хотел сыграть с нами шутку! Ну-ну! Мы-то всегда тут как тут!
Господин Фегреак произнес:
— А кто знает, не для того ли он отправил вон сторожа, чтобы обсудить план побега? Обыщите-ка арестованного, — посмотрите, не прислали ли ему какой-нибудь предмет подозрительного назначения!
— Нет, нет! — закричал Фавар. — Довольно меня мучить! Теперь уже хватит! Я запрещаю до меня дотрагиваться!
Но тюремщики, не обращая на его крики внимания, набросились на него вдвоем и начали обыскивать бедного Фавара, не перестававшего упираться и жаловаться на всё и на вся. Они раздели его, прощупали подкладку одежды, вывернули карманы, перетряхнули белье, хотя и совершенно напрасно, так как письма Тарднуа, унесенного Бравым Воякой, уже не было.
— Ничего подозрительного! — вынуждены были признать тюремщики.
— Ну, хорошо! — проворчал секретарь. — Тем не менее, я доложу обо всем господину Д'Аржансону.
Когда он ушел наконец, Фавар пробормотал со страхом:
— Господи, что еще свалится на мою бедную голову?
Господин Фегреак сделал то, что обещал, и, как только увидел господина Д'Аржансона, рассказал ему во всех подробностях о безобразных действиях управляющего госпожи Фавар, пытавшегося подкупить ключника. Первое, что сделал лейтенант полиции — было уволить сторожа; потом он обратился к секретарю и сказал:
— Поскольку господин Фавар нарушил правила поведения в тюрьме, я прикажу перевести его в крепость Винвьен, где ему не будет лучше, чем здесь. И совершенно секретно!
Бравый Вояка поспешил отдалиться на почтительное расстояние от башен Гран-Шатле; Ибо он знал, что, как не очевидна была благожелательность к нему господина Д'Аржансона, все же иметь рядом с собой людей из полиции всегда опасно. Поэтому он решился немного передохнуть только тогда, когда оказался у самого Пале-Рояля. Тогда он вытащил из кармана послание, предназначенное шевалье де Люрбеку. Когда он ознакомился с содержанием письма, его лицо осветилось выражением глубокого удовлетворения. «Теперь, — подумал он, — я уверен, что этот иностранец втайне собирается состряпать нечто необычайное. Но, пожалуй, не стоит пока выпускать из рук такую бумагу. Фавар прав. Я думаю, как и он, что письмо нам еще изрядно пригодится».
Глава XII
О, ГОСПОДИН ФАНФАН-ГЕОРГИН, ВЫ БОЛЬШЕ НЕ ПРИВЕТСТВУЕТЕ ВЫШЕСТОЯЩИХ?
Маршал Саксонский поместил свой генеральный штаб в замке поблизости от Фонтенуа, и Фанфан, в качестве штандартоносца, тоже жил в здании служб при его резиденции.
Приезд военачальника и возобновление наступления французов вызвали во всей округе большое оживление. Начались бесконечные передвижения туда и сюда щеголеватых офицеров, вестовых, бегущих в приемные и из приемных, нарочных, несущих военные приказы, раздавался непрерывный стук лошадиных копыт и скрип карет, катящихся по мостовой большого замкового двора, возгласы солдат, разгружающих ящики с продуктами и лари с припасами под бдительным присмотром крепких парней из жандармерии. Денщики или слуги офицеров бегали от кухонь к конюшням, от конюшен — к чанам для водопоя лошадей, установленным в глубине парка, вблизи от речки, вьющейся среди тополей.
Здоровье маршала Саксонского, прибывшего уже несколько дней тому назад, не улучшалось. Ему требовались непрестанные усилия воли, чтобы нести на себе то тяжкое бремя, которое должно было обеспечить победу французской армии.
В тот момент он шел тяжелым шагом, опираясь на палку, по парадной террасе замка, направляясь в свой рабочий кабинет. С его лица не сходила гримаса страдания, которое прочертило на лбу и на щеках глубокие складки. Прошлой ночью военные хирурги сделали ему пункцию, после которой из него вышло два таза оранжевой жидкости, и, несмотря на слабость, причиненную ему этой процедурой, он сразу же возглавил заседание военного совета своих генералов.
Его штандартоносец, Фанфан-Георгин, сопровождал его до самой двери, ведущей в зал заседания. Молодой человек был бодр и выглядел прекрасно, он сохранял гордый вид, соответствующий его нарядному мундиру. Но при этом его все время угнетало ужасное беспокойство. Никаких новостей, касающихся последствий похищения Перетты, у него не было, и он изнемогал от бесплодного ожидания письма Бравого Вояки, которое принесло бы ему хотя бы какие-нибудь сведения, хоть капельку информации. Но у почтальона в сумке так и не появлялось письма для кавалера Фанфана, и каждый новый день неизвестности был для бедного юноши мучительнее предыдущего. Задумавшись, он шагал по террасе, когда лейтенант Д'Орильи прошел мимо него. Время не стерло в сознании офицера воспоминания о прелестной актрисе, и он все также ненавидел своего счастливого соперника. Приблизившись к Фанфану, который не видел, что Д'Орильи оказался поблизости, офицер окликнул его тоном, далеким от приветливости:
— Вот как, Фанфан-Георгин! Вы теперь уже не приветствуете тех, кто выше вас по чину?
Штандартоносец, очнувшийся от своих мыслей, побледнел от гнева, но, сжав кулаки, принял должную позу, пристально глядя с расстояния в пять шагов на своего лейтенанта. Маркиз не отказал себе в удовольствии продержать его некоторое время в таком положении. Потом, бросив на него презрительный взгляд, ушел, не повернув головы.
Фанфан, бледный, как смерть, смотрел, как тот уходит. В этот момент он отдал бы все на свете, чтобы быть офицером и иметь возможность отплатить хоть один раз за все оскорбления и унижения, которые уже целый год наносил ему надменный щелкопер. Но он сдержал себя и снова углубился в свои мысли, не думая больше об офицере, который быстрым шагом удалился в замок.
