Михаил Попов - Темные воды Тибра
Агафокл понял, что ему сейчас лучше удалиться. И правильно сделал. От тех же слуг, что судачили про египетское золото, он узнал, что пришло известие о смерти царского сына Акатия.
Сбегая по ступенькам широкого дворцового крыльца, афинянин подумал, что это, может быть, и к лучшему. Как мститель за поруганную культуру Эллады Митридат не так будет хорош, как в качестве отца, разъяренного смертью своего сына.
Глава тринадцатая
Пан
86 г. до Р. Х.
669 г. от основания Рима
– Что там у вас? – спросил Сулла, подойдя в окружении своей веселой свиты к появившейся из глубин греческой ночи странной повозке.
Один из легионеров, притащивших повозку, издал неопределенно-восторженный звук и бросился сдирать рогожу с добычи.
– Мы поймали его! – крикнул другой.
– Кого вы поймали? – тихо спросил проконсул, и у него екнуло сердце.
– Они поймали Архелая!!! – понеслось по быстро густеющей вокруг толпе.
Рванули рогожу, и сразу стало ясно, что это не Архелай. Две мощные, волосатые ноги с черными грязными копытами.
– Он даже не сопротивлялся, – крикнул один из удачливых ловцов.
– Да кто это?! – прорычал своим тяжелым басом Гортензий, выступая из-за спины Суллы.
Еще один рывок, и при прерывистом свете факелов обнажились две ноги до колен, чем выше, тем меньше было на этих ногах волос. И ноги эти стали дрожать, так что стало даже слышно в наступившей тишине, как носок одного из копыт постукивает по доске короба.
Дальше дерюга не поддавалась, эффектного предъявления добычи не получалось, тогда один из ловцов от задней части повозки бросился к передней и, схватившись за другой край дерюжного покрывала, дернул что было силы.
Прежде всего, в глаза бросилось огромное, в мокрых слипшихся волосах зажмуренное лицо, но не человеческое, а как бы частично что ли свиное, с острыми ушами, с огромными, сопливыми ноздрями. Оно дрожало, ноздри вздувались, выпуская воздух вместе с тонкими стонами.
Размерами это существо раза в полтора превосходило человека, размерами и массивностью тела, но выглядело больным, испуганным, жалким.
– Это он кричал по ночам! – сообщил свое мнение кто-то из толпы собравшихся легионеров.
– Кровь стыла в жилах, спать было нельзя!
– Во второй когорте пропал еще зимой один декан, пошел по нужде, и все.
– Смотри, трясется! – с явным злорадством в голосе сказал кто-то за спиной Суллы.
– И глаза не открывает, притворяется дохлым.
– Где вы его нашли? – спросил проконсул.
– В кустах возле углового поста, что-то шуршало в листве. Ночью-то тихо, он решил подкрасться, наверно.
Из толпы выбрался человек с дротиком в руках и коротко ткнул лежащего в почти голую, дряблую, поросшую длинными седыми волосами грудь. Пленник затравленно, истерично вскрикнул. Солдаты заржали, выражая непонятное, но сильное чувство удовлетворения.
– Прекратить! – рявкнул Гортензий.
– Для чего ему нужно было к вам подкрадываться? – тихо спросил проконсул, но его, как всегда, услышали, и на вопрос не сразу нашелся убедительный ответ. Ловцы переглядывались, выпячивали губы, поднимали брови, наконец, пришли к выводу, что «он» собирался, скорее всего, наброситься на них.
– Или напугать, – высказал особое мнение тот, что был с дротиком, – если бы он заорал за ближайшим кустом, у меня бы сердце оборвалось.
В ответ на эти сбивчивые рассуждения, пленник открыл огромный рот, где торчали большие, черные, стершиеся как у старого вола зубы, и издал нутряной, просительный стон.
Сулла развернулся и пошел к своему месту во главе пира. Потребовал себе вина, вылив воду на землю.
Выпил целую чашу небольшими глотками, но не прерываясь.
Приблизился Гортензий.
– Они спрашивают, что с ним делать?
– А что они сами придумали для него?
– Заколоть и поджарить как кабана.
Сулла допил вино.
– Ты знаешь, кто это?
Гальба смущенно кашлянул.
– Тут в нескольких милях Элевсин, я бы не удивился, если бы эти пьяные разбойники поймали в ночном винограднике самого Диониса.
– Они понимают, что это Пан?
Гальба ответил не сразу.
– Что они думают, я не знаю. Но, может быть, они думают, что если прикончат это существо, то таким образом покончат со страной, от которой так настрадались.
Сулла кивнул.
– Да, если ими и руководит что-то помимо выпитого вина, то именно это чувство.
– И что мне им сказать, они ждут?
– Пусть накормят это существо, Пан он или кто-то другой. И отвезут в ту самую рощу, где поймали. Я взял Афины, я ограбил Афины, по-моему, этого достаточно. Будет неправильно, если мы покусимся на большее.
Часть четвертая
Сулла
Глава первая
Валерия
79 г. до Р. X.,
675 г. от основания Рима
Когда Луций Корнелий Сулла вошел в цирк, все встали, даже женщины.
Даже гладиаторы, сражавшиеся на арене, разошлись шагов на двадцать и опустили оружие.
Лежать остались только тяжелораненые и убитые, но и те, не исключено, испытывали неловкость оттого, что не могут поприветствовать величайшего из римлян.
Диктатор не стал испытывать терпение собравшихся, прошел к своему месту неподалеку от центра главной трибуны и сел.
Стал смотреть на арену, где, меся песок, кружили два хорошо сложенных, смазанных оливковым маслом и уже изрядно перепачканных кровью – своей и чужой – бойца. На арене валялось до десятка неподвижных тел, празднество было организовано достаточно пышно. Чем, собственно, можно измерить размах праздника, как не количеством трупов, оставшихся после него? Живы были лишь предводители отрядов, выставленных разными гладиаторскими школами – Авла Гнестия и Манлия Фульвия. Большинство зрителей знали бойцов по имени и бешено поддерживали, особенно усердствовали дамы. Мужья их и отцы больше были заняты переживаниями о судьбе денег, поставленных на того или другого.
Бойцы были очень осторожны, до начала состязания они были наслышаны друг о друге и теперь могли убедиться, что слухи не были преувеличением. Их нерешительность, происходившая от слишком острого ощущения опасности, начала раздражать публику.
Сулла тоже скучал. Но не потому, что бой был нехорош. Пожалуй, он и не видел, что происходило на арене, несмотря на то что неотрывно смотрел на нее своими голубыми, ничуть не утратившими блеска и глубины глазами.
Ему был скучен не бой.
Ему было скучно все на этом свете.
В таком состоянии он пребывал давно.
Раньше от хандры его могла излечить хорошая война, желательно с противником, превосходящим его силами. Еще лучше, если во время этой войны предаст пара-тройка верных друзей и какой-нибудь союзник нанесет удар в спину.
