Инге Отт - Тайна рыцарей тамплиеров
Несмотря на то, что египтяне защищали свою крепость не на жизнь, а на смерть, к полудню Дамьетта уже была в руках христиан. Мертвые заполнили весь город — улицы, дома и даже колодцы. Ибо не только Мефертисса и не только воины штурмовали город, но еще и чума. Чума победила Дамьетту.
Крестоносцы, однако, не думали о мертвых. Они врывались в каждый дом, рылись во всех сундуках и ларцах и нашли там много золота, серебра, драгоценных камеей и великолепных тканей. В драках они распределяли добычу между собой. И только после этого позаботились очистить город от разлагающихся трупов, чтобы вновь сделать его обитаемым.
В Испанию
Придя в сознание, Деодат увидел, что лежит в большой палатке с высокими входными стойками. Со всех сторон до его ушей доносились крики и стоны больных. Плечо болело так, что он не мог повернуть голову. Здоровой рукой Деодат нащупал повязку, косо наложенную на грудь и образующую на левом плече, которое так болело, подушечку. На левую руку была наложена шина. Боль усиливалась.
Когда стоны Деодата перешли в крики, к нему подошел какой-то иоаннит и, поддерживая ему голову, дал выпить напиток из трав.
Отвар оглушил, и больной опять заснул. В сумерках он проснулся на минуту. Мигель стоял на коленях рядом с ним и молился. Позади горела свеча, и ее спокойное пламя опять погрузило Деодата в забытье. Словно издалека раздавались стоны других раненых.
Кто-то подходил к Деодату снова и снова, ему что-то давали выпить. Он не мог понять, был ли это бульон, вода или же целебное питье. Наконец периоды бодрствования стали дольше, боль в плече утихала, становясь терпимой.
Кто-то сказал:
— Палатки тамплиеров опустели. Войско пошло на Каир.
И Деодату показалось, что из лагеря ушли почти все: лишь изредка раздавались шаги часовых, иногда пробегала собака или кошка, охотившаяся за крысами. По ночам слышался вой шакалов. Время от времени приходили женщины с бочонками воды и поили раненых, Иоаннитов почти не было видно; об уходе за больными и ранеными не могло быть и речи. От гниющих повязок на ранах исходило страшное зловоние.
Однажды в лагере началось оживление, он наполнился народом, стали приносить новых раненых. Однако тамплиеры, которые их несли, выглядели так, будто им самим требовалась помощь врача. Среди них был Мигель. На черепе его не хватало того самого повисшего уха, на месте которого теперь виднелась paнa с запекшейся кровью. Заметив, что Деодат узнал его, Мигель заковылял к другу. Глаза на истощенном лице Мигеля казались огромными, словно у призрака. Рука, которую он подал Деодату, загрубела от грязи. Пахло от него потом и кровью. Некоторое время Мигель смотрел на Деодата большими глазами, словно хотел что-то сказать ему, затем, не говоря ни слова, поплелся прочь.
Когда несколько дней спустя Мигель вернулся, он вынул из рясы письмо, на котором стояла печать Великого магистра Петре Монтекауто.
— Я возвращаюсь в Испанию, — сказал Мигель. — По пути в Понферраду я должен завезти это письмо к епископу Эльнскому. Эльна лежит у моря к востоку от Пиренеев. На корабле, на котором я отплыву, будут раненые. Подумай, поплывешь ли ты со мной. В таком состоянии ты не нужен Святой Земле. Хотя, я полагаю, иоанниты могли бы взять тебя туда с собой.
— Мне не требуется долго думать, — сказал Деодат. — Я отплываю вместе с тобой. Все происходит так, как ты и хотел в самом начале, но теперь я калека.
Всю дорогу Деодат думал о том, что он изувечен и, вероятно, больше не сможет заниматься своим ремеслом. Он ехал, пряча взгляд, чтобы Мигель не заметил его горя. Из Шартра Деодат отправился в Каструм Перегринорум, рассчитывая побыть на Востоке вместе с Эрнестом.
Теперь он плыл к испанскому берегу. Подняв глаза, он увидел раздуваемый ветром белый парус с красным крестом и иерихонскими трубами над ним. «Иерихонские трубы, — подумал Деодат, — но какой ценой!»
На западе серая полоска поднялась над краем моря. «Земля на горизонте!» — закричал человек с наблюдательного пункта. Серая полоса медленно расширилась, поднялась и превратилась в побережье около границы между Францией и Испанией. Корабль вошел в тамплиерский порт Коллиур.
Епископ Эльнский был богатырского телосложения. Его серо-ледяные глаза умно блестели на добродушном лице. Мигель, которого стражи епископского дворца пропустили вне очереди, протянул епископу письмо Великого магистра так, что тот мгновенно узнал печать.
— Друг мой, — сказал епископ, бросив взгляд на письмо, — я с опаской принимаю от вас это письмо. Садитесь туда, мне нужно собраться с мыслями перед тем, как прочесть его.
Епископ встал на колени у окна. Некоторое время он оставался в этом положении, затем спокойно поднялся, распечатал письмо и вполголоса стал читать. Выражение его лица становилось все более озабоченным.
— «…так мы пытались бороться со все более превосходящими силами султана и в хорошем боевом порядке поднялись на берег нильского рукава Таниса. Когда же мы, разделенные только рекой, на глазах врагов разбили свои палатки, десять тысяч боеспособных крестоносцев бежали из наших рядов. Как только на Ниле началось половодье, султан отправил галеры и галионы в старый канал. Таким образом они преградили путь вашим судам в Танисе и помешали их маневрированию. И, что еще хуже, они полностью отделили нас от Дамьетты, так что мы потеряли связь с основным войском.
Султан приказал отвести нильскую воду в систему неизвестных нам каналов и углублений и сделал невозможным наше отступление. В этом болоте мы лишились коней и ослов, всего снаряжения, бронированных повозок и оружия почти со всем боезапасом. Мы не могли продвинуться ни вперед, ни назад, ни еще в каком-либо направлении. Без продовольствия мы задыхались, словно рыбы на берегу. Теперь мы уже не могли сражаться с неверными, так как нас от них отделяло озеро. В этом безвыходном положении стало неизбежным подписание договора с султаном. Он потребовал вернуть ему город Дамьетту.
Итак, мы вернулись в Дамьетту, чтобы определить сроки передачи города. Ведь если бы мы даже захотели выкупить его, то не смогли бы так скоро найти ни единой серебряной монеты. Дело в том, что крестоносцы, распределившие между собой богатую добычу, давно уже были очень далеко, а на их месте сражались новые. Итак, мы должны были покориться и утвердить договор, отдав заложников.
Султан гарантировал нам беспрепятственный вывод наших войск, а Святой Земле — перемирие на восемь лет. Если бы император Фридрих Гогенштауфен показался у стен Дамьетты хотя бы на один день — а он дал такой обет не только нам, но и папе, — то этот крестовый поход, конечно же, имел бы совсем другое завершение. У крестоносцев был престиж мощной боевой силы, и султан боялся Фридриха II, угрожавшего из Сицилии египетским областям, расположенным в устье Нила.
