Николай Черкашин - Нелегал из Кенигсберга
— Кури на здоровье! Только сначала сними с немца обмундирование.
Лобов с Чудновым увлеченно рассматривали извлеченную из планшетки карту и спорили, пытаясь определить свое место. Все были в приподнятом настроении — удача окрыляла.
— Шофера в овраг, — распорядился Лунь. — С майора снять сапоги и брюки. Все немецкое обмундирование сложить в легковушку… Петрович, лопата в твоем хозяйстве найдется?
— Найдется.
— Закопай обоих.
Все приказания Луня выполнялись беспрекословно. В нем признали командира. Пока все занимались захоронением трупов, майор тщательно осмотрел машину. Надо было хоть как-то изменить номер пропавшего «кадета» — мало ли кто сможет узнать его на дорогах? Лунь долго изучал цифры. Восьмерку можно легко превратить в тройку. Он достал наган и точным выстрелом пробил дырку посреди восьмерки.
«Вот и гадай теперь, то ли это “восемь”, то ли “три”? — удовлетворенно подумал он. — Попала в номер шальная пуля — и взятки гладки».
Последнюю цифру «4» он замазал солидолом и припудрил пылью. Тоже убедительно получилось. «Ну, вот теперь и на люди можно!»
* * *В деревне Волкогонье играли свадьбу. Староста выдавал дочь за начальника местной полиции. Столы были расставлены в палисаднике прямо под вишнями. Заливалась гармошка, а в паузах, когда гармониста поили, играл патефон.
— Пир во время чумы! — усмехнулся Лунь, вылезая из машины. Он был в мундире майора-тыловика, за рулем сидел Лобов в форме солдата-шофера.
— Значит так, — наставлял его Лунь. — Ты молчишь — русского не знаешь. Если, не дай бог, кто-то спросит по-немецки, тоже молчишь или отвечаешь на какой-нибудь тарабарщине, потому что ты эстонец.
— Яволь!
— Молодец! Можешь, когда захочешь. Пошли!.. Оружие наготове.
Хозяин дома — лысый грузный мужичок в плисовой жилетке — завидев немецкого офицера, радостно бросился ему навстречу.
— Проходите, пан офицер, будьте добренькими! — с хмельным радушием приглашал он. — Свадьба у нас туточки. Дочку родную замуж отдаю! Кали ласка — за стол!
Лунь надменно, как и подобает истинному арийцу, оглядел застолье.
Невеста — весьма хорошенькая — сияла глуповато-счастливой улыбкой. Жених, рослый парень в черном пиджаке поверх желтой рубахи, не выпускал подругу из объятий. Из нагрудного кармана у него торчал белый бумазейный цветок. Дружки-свидетели сидели рядом и были уже изрядно навеселе.
Заезжим гостям преподнесли по стакану бимбера.
— Зовьет та любофьь! Как у вас говорят, — поднял стакан Лунь. — На здравье млодых!
Стол восторженно загудел: немец, а так хорошо знает обычай!
— Горько! — завопил один из дружков-полицаев, и молодые снова сцепились в страстном объятии. Лунь слегка отхлебнул из стакана и тут же навалился на еду. На тарелке у него дрожал кусок студня, приправленного сметаной и хреном. Сама собой выросла горка квашеной капусты, увенчанная соленым помидором. Рука с вилкой дотянулась до миски с отварной бульбой, присыпанной укропом. Лобов тоже не терялся, отхватив себе ломоть с хлебом и толстым куском ветчины. На тарелку ему положили полукольцо жареной колбасы с маринованным патисоном. Самогон он не пил, а прикладывался к кружке с домашним квасом. Утолив первый голод, Лунь отозвал старосту в сторону:
— Я долшен знат, как идет заготовка провиант для германьски армий.
— Идут заготовки, идут, ваше высокоблагородие! — уверял его староста. — Все к сроку сдадим!
— Это карош! Молодьец! Но у моего нашальника сегодня день рождений. Загрузи мне в машину.
— Чего изволите, господин офицер?
— Сало есть?
— А якжешь!
— Мука?
— Ёсць!
— Сакар?
— Цукру не маем. Чаго нема, таго нема…
В результате переговоров на заднее сиденье «кадета» уместили по мешку с мукой и картошкой, куль с лущеным горохом, два могучих свиных окорока, три кольца домашней колбасы, увесистый шмат сала, три больших ржаных каравая, бидон подсолнечного масла, четверть самогона, корзина с яйцами и большой узел с репчатым луком.
— А неплохо мы объели вермахт! — радовался всю обратную дорогу Лунь, поглядывая на гору продуктов. — Нам бы еще так боеприпасами разжиться да пару автоматов прихватить.
— Не говоря уже о гранатах, — улыбался Лобов, до крайности довольный операцией «Свадьба», как назвал их вылазку майор.
Когда же в лагере Петрович с Чудновым стали перетаскивать мешки и кули в фургон, шофер от избытка чувств даже загундел себе под нос:
— Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить!
С нашим атаманом
Не приходится тужить…
После плотного ужина принялись обсуждать план следующей операции. Лунь дал ей кодовое название — операция «Хохцайт-2».
Глава шестнадцатая
Последняя рюмка генерала Павлова
Тени смерти носятся недаром
Над рекою Стикс.
Дай ты, Боже, силы командарму,
Командарму Икс…
На шестой день войны пал Минск. Это казалось невероятным! Ни в каких штабных играх такой вариант не рассматривался. И все же 28 июня немецкие танки вошли в Минск. Сталин был потрясен этим известием. Это был самый болезненный удар, который он испытал за все дни столь неожиданно вспыхнувшей войны. Падение Минска решило и судьбу командующего Западным фронтом. Из фаворита он мгновенно превратился в личного врага Вождя. Подумать только: всего шесть дней — и вот уже немцы в Минске, почти на полпути к Москве. Что же будет еще через шесть дней? Танки Гота и Гудериана выйдут к Смоленску? Все это весьма походило на предательство. И это на самом деле было предательством. Только не генерала армии Павлова. Предал и Павлова, и Сталина, не говоря уже о своем армейском начальстве, 29-й литовский стрелковый корпус, который открыл танкам Гота стык Западного и Северо-Западного фронтов. Литовские солдаты, всего лишь год пробывшие красноармейцами, перестреляли своих советских командиров и разбежались по хуторам. Одни переходили на сторону немцев повзводно и поротно, другие, не долго думая, открыли огонь по советским войскам, которые и без того находились в тяжелейшем положении. В 130-километровую брешь хлынула танковая лавина Гота и, обойдя доты «линии Сталина», минского укрепрайона, вышла в тыл второго эшелона Западного фронта. Резервов, чтобы остановить этот натиск, у Павлова не было, все резервы давно уже были брошены в бой, включая и собственный взвод охраны. Судьба Минска была решена в считанные часы. О том, почему немецкие танки оказались под Минском, по чьей вине они так легко прошли пол-Белоруссии, Сталину никто докладывать не стал. Павлов невольно принял на себя чужую вину, вину того высокого начальника из Генштаба, который поставил неустойчивый в политическом отношении литовский корпус прикрывать стык фронтов. Это авантюра зародилась в недрах Генштаба еще в 1940 году, когда всю литовскую армию одним чохом переиначили в стрелковый корпус РККА. Даже на мундиры не стали тратиться, просто приказали снять погоны и пришить петлицы. Вместо пилоток солдаты корпуса носили свои форменные литовские кепи. Все сделали по известной притче: «Порося, порося, превратися в карася!» Оставили до поры до времени на своих должностях и офицеров Войска литовского. Бывшего главнокомандующего Вооруженными силами Литвы дивизионного генерала Винцаса Виткаускаса назначили командиром нового корпуса, присвоив ему советское звание генерал-лейтенанта. А через несколько месяцев арестовали его и заменили на генерала Самохина. Сменили и всех литовских офицеров на советских. Однако крепче от этого национальный корпус не стал. Ибо живые люди — не оловянные солдатики, у бывших литовских солдат остались свои политические убеждения, своя вера и в роковый час они сделали свой выбор, увы, не в пользу новой власти…
