Мэри Рено - Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник)
Вечерами, когда дев уводили, мы танцевали, пели песни своей родины и рассказывали предания. Иногда, оглядываясь вокруг, я думал: «Вот парни, связанные общим интересом, их можно научить стоять друг за друга. И девушки в основном не хуже их». Я еще учился и ни на что не рассчитывал; но мне трудно не приложить свою руку к тому, что я вижу.
У меня теперь было много забот с «журавлями». Мой друг Пирифой, тоже молодым восшедший на царство, однажды рассказал мне, как тяжело дался ему первый год правления. Сознаюсь в этом и я. Только я провел его не в своей твердыне, не окруженный знатью и без золота в руке, чтобы раздавать его. Тяжесть власти я принял на свои плечи на далеком Крите, на Бычьем дворе.
Там я научился – и это с трудом далось мне – оставлять многое без внимания. Началось все с молодого Гиппона, прежде бывшего конюхом у моего отца. Скромного, спокойного, разумного и изящного парнишку заметил один из знатных критян. И уже буквально через неделю у него появились всякие настроения, позы, жеманство: он принимался строить глазки всякому, кто заговаривал с ним. Я сердился: это опускало «журавлей» до уровня Бычьего двора, что задевало лично меня. Я выложил ему свое мнение, что задело его; Гиппон оказался легкоранимым. Он стал неуверенным и неловким в прыжках, а ведь, будучи довольным собой или получив подарок от любовника, прыгал через живого быка точней, чем даже Гелика. В Афинах он был ничтожеством, здесь же мог побороться за место под солнцем. Хорошо, что мне удалось вовремя понять, что общему делу вредил я, а не он. Хорошо ли, плохо ли, он нашел себя и мог быть полезным нам. Но если бы Гиппону пришлось переделывать себя, он бы ни на что не годился. Так что я прекратил свои едкие шуточки, похвалил новые серьги, и сразу все наладилось.
Потом, когда приблизилось время нашей первой игры, беда пришла, откуда я и не ждал ее. Гелика притихла и побледнела, и стала прятаться ото всех, чтобы посидеть в одиночестве. Проведя месяц-другой на Бычьем дворе, я научился замечать – так выглядели получившие дурное предзнаменование или те, кто попал сюда в слишком юном возрасте, не успев обрести достаточной силы и скорости. Словом, те, кто сдался. Но о Гелике так думать было неразумно. Через деревянного быка она прыгала идеально. Всеобщая нагота на Бычьем дворе не смущала ее; тонкая, с едва заметной грудью, она напоминала тех изящных танцовщиц из золота и слоновой кости, которых изготавливают критские златокузнецы.
Я подошел к ней и наедине спросил, не начались ли у нее месячные хвори. Девушки много не говорили об этом, но им, девственницам, эти неприятности досаждали изрядно. Иногда подобное недомогание служило причиной гибели, и я ощущал ответственность за всех «журавлей».
Она сглотнула и огляделась, сказала, что все в порядке, а потом выложила правду. Гелика боялась быка, боялась с самого первого занятия с живым зверем.
– Прежде я занималась с братом, – сказала она. – Он – мой близнец, мы научились танцевать раньше, чем ходить, и мысли его были моими мыслями. Я не боялась даже с тобой: у тебя руки акробата. Но иметь дело с чудовищем, которое способно тебя убить… Как мне понять, что задумал бык?
В голове моей пронеслось: «Вот и конец „журавлям“». У всех, кроме нас, был опытный прыгун. Хриса начинала осваивать это искусство; кое-что удавалось Иру и мне; однако рано было говорить о том, что мы готовы к выступлению. И я рассчитывал, что Гелика потешит собравшийся люд, пока остальные будут осваиваться на арене. Если не прыгнет она, придется прыгать кому-то другому. Отряд, не сумевший показать себя, разгоняли еще до наступления следующего дня.
Корить ее не было смысла. Она не из воинов, а просто танцовщица, отправившаяся на Крит не по своей воле. Чтобы рассказать мне о своем страхе, ей потребовалась отвага. Более того, среди других танцоров такое просто невозможно: тех, кто боялся быка, выдавали зверю – по закону Бычьего двора позорно было только предавать храброго. Гелика доверилась мне лишь из-за нашей клятвы. Это и было первое испытание обета.
Мы немного поговорили, и я рассмешил ее – впрочем, лишь ради собственного удовольствия, – а потом отправился думать. Но сумел вспомнить лишь жеребенка, который боялся колесниц у меня в Трезене. Я излечил жеребенка обычным способом – сам подошел к колеснице, так, чтобы он видел это, а потом с лаской подвел и его.
Вот потому-то мы, «журавли», и выпустили своего быка на учебную арену. Критяне полагали, что мы сделали это от буйства и для развлечения, и так рассказывают по сей день.
Но я пошел на это с отчаяния, пытаясь излечить Гелику от страхов или же в худшем случае проверить, сумею ли я прыгать через быка.
Зверю спутали ноги, и мы поработали с ним какое-то время, а потом я сказал Актору: у ворот меня попросили передать, что его, дескать, ждут на Бычьем дворе. Когда он ушел, я крикнул своим, предупредив их заранее:
– Путы свалились! – и сорвал их, притворившись, что поправляю.
Место это не предназначалось для учебы – небольшая арена величиной со старинную яму для жертвоприношений с высокими стенами. Но для прыжков и бега места было довольно – если человек быстр, а бык нетороплив. Когда случается нечто непредвиденное, критские быки любят хорошенько подумать. Я подбежал к животному, ухватился за рога и взмыл вверх, а когда завис в воздухе, тело мое ощутило, что все занятия ничто, вот это – истинная жизнь и слава, как первая битва, как первая девушка. Приземлился я по-дурацки – на живот, но осознал, что сделал не так, и при следующей попытке не повторил ошибки. Потом моему примеру последовала Гелика, и я надежно подхватил ее при приземлении. Гордясь собой, мы завели вокруг быка «танец журавля», за ним нас и застал Актор.
Он обещал побить нас своей собственной рукой и сдержал слово, хотя побои его можно было счесть скорее щекоткой. И мы поняли почему: ими он дал нам понять, что ставит на нас и не желает замедлять наши движения.
Молодость безумна, но иногда юных вдохновляет бог. Мы были рабами и пленниками, не способными ни прийти, ни уйти по своей воле. Вместе с раненой гордостью страдает отвага. Но мы сами пришли к быку – своей собственной волей, словно имели право выбора, и это освободило наши сердца. Более мы не будем считать себя беспомощными невольниками, ведь мы сами проделали половину пути навстречу богу.
На следующий день Актор собрал нас возле деревянного быка и проверил, как мы усвоили танец. Под внимательными взглядами собратьев мы старались выглядеть как можно лучше. Наши хозяева и знатные особы обоего пола многое отдали бы, чтобы поглядеть на это, но одобрение, услышанное от одного прыгуна, стоило восторгов двадцати праздных зрителей. Наконец Актор велел нам с Геликой прыгать и отошел в сторону. Я прыгнул, прислушиваясь к потрескиванию рычагов и болтовне танцоров. И когда очутился на земле, увидел, кого направился приветствовать наш наставник. Это был Астерион. Явился все-таки!
