Жозе Аленкар - Гуарани
Словно электрический ток пробежал по кругу воинов: один за другим все побросали работу и, приложив ухо к земле, стали слушать.
Но девушка не только слушала; отойдя от костра, она стала против ветра и время от времени втягивала в себя воздух, каким-то звериным чутьем распознавая в нем едва уловимый запах.
Все это произошло с такой быстротой, что участники описанной сцены не успели перекинуться ни единым словом.
Вдруг индианка вскрикнула. Все повернулись к ней и увидели, что она дрожит и задыхается от волнения; одной рукой она оперлась о плечо старого вождя, другой показывала в направлении леса, начинавшегося в нескольких шагах от них и служившего как бы фоном этой необычной картины.
Тогда поднялся и старик — все с тем же спокойствием, зловещим, свирепым; схватив свою тяжелую тангапему62, которая походила на дубину циклопа, он завертел ее над головой, словно это была тростинка; потом воткнул острием в землю и, опершись на нее, стал ждать.
Другие дикари, вооруженные луками и такапе63 — длинными деревянными шпагами, такими же острыми, как стальные, — расположились вокруг старика и, готовые ринуться в атаку, выжидали вместе с ним. Женщины стояли в одном ряду с мужчинами; дети и молодые девушки оставались в центре, защищенные кольцом, которое образовали воины. Все были настороже и напрягали глаза, чтобы увидеть врага, который мог появиться в любую минуту; воины ждали только сигнала, чтобы кинуться па него с той стремительностью и отвагой, какими славилось племя айморе.
Несколько мгновений прошло в напряженном ожидании. Легкий треск сучьев, который они слышали, совершенно стих. Тревога оказалась напрасной, все вернулись к своей работе, решив, что это всего-навсего шорохи леса, которые они приняли за чьи-то шаги.
Но враг очутился среди них — сразу; они не могли даже понять, вырос он из-под земли или упал с неба.
Это был Пери.
Величественный, гордый в своей неукротимой отваге, в своей самоотверженности, которая уже столько раз вдохновляла его, индеец предстал один перед лицом двух сотен врагов, сильных и жаждущих мести.
Рухнув на них с вершины дерева, он сразу же придавил двоих. Разрезая воздух своим палашом, он стоял теперь среди дикарей, не давая никому к себе приблизиться.
Потом он прислонился к вросшему в землю камню и Приготовился к страшной схватке одного с двумястами.
Он оказался на невысоком холмике, и это было для него преимуществом, если можно вообще говорить о каком-то преимуществе при столь неравных силах: спереди к нему могло подойти не больше двух человек.
Оправившись от неожиданности, дикари со страшным ревом кинулись, подобно смерчу в океане, на чужака, который осмелился так дерзко на них напасть.
Поднялось смятение. Разъяренная толпа навалилась на Пери. Противники его сбивали друг друга с ног, падали, извивались, как змеи; чьи-то головы поднимались над толпой, потом снова тонули в ней; руки и спины то сплетались, то вдруг начинали метаться, словно тело невиданного чудовища, корчившегося в страшных судорогах.
И среди всего этого хаоса видно было, как под лучами солнца сверкает лезвие меча в руках Пери, то вспыхивая над толпою, то снова исчезая, точно молния, которая обегает тучи, блестя то тут, то там.
Стук оружия, оглушительные крики, проклятия, сдавленные хриплые голоса — все смешивалось в какой-то адский гул и замирало потом вдали, сливаясь с грохотом водопада.
Вдруг все смолкло. Наступила грозная тишина. Дикари, остолбенев от ярости и от страха, замерли на месте. Между ними и их противником выросла уже гора трупов.
Пери опустил свой меч и стал ждать: правая рука его не выдержала неимоверного напряжения и бессильно повисла. Тогда он взял меч в левую.
И вовремя.
Старый вождь айморе шел прямо на него, потрясая своей огромной дубиной, украшенной рыбьей чешуей и зубами хищных зверей. Его мощная рука балансировала этим грозным оружием, как будто это была ничего не весившая стрела.
Глаза Пери горели. Выпрямившись во весь рост, он оглядел врага своим опытным зорким взглядом, который никогда его не обманывал.
Подойдя ближе, старик поднял дубину; завертев ее в воздухе, он приготовился обрушить ее на голову Пери и повалить своего врага наземь. Никакая шпага, никакой меч не могли бы предотвратить страшный удар.
То, что произошло потом, было так стремительно, что описать это в точности вряд ли возможно. Когда рука старого касика, потрясавшего дубиной, вот-вот уже должна была опуститься, меч Пери сверкнул в воздухе и отрубил эту руку — вместе с дубиной она упала на землю.
Старик зарычал от боли; лесное эхо далеко разнесло его вопли; потом, воздев к небу культю, вождь окропил воинов айморе своей кровью, как бы взывая к мести.
Воины ринулись в бой, чтобы отомстить за вождя. Но тут произошло нечто совсем неожиданное.
Победив старого касика, Пери огляделся вокруг; увидев опустошение, которое он произвел в стане врага, громоздившиеся перед ним трупы, он вонзил клинок своего меча в землю и переломил лезвие. Потом поднял оба обломка и швырнул в року.
Он боролся с собой, и тот, кто мог бы в эту минуту заглянуть в его душу, увидал бы, какая это страшная борьба. Он сломал свое оружие, ибо не хотел больше драться. Он решил, что настала пора просить у врага пощады.
Но в тот миг, когда он должен был исполнить свое намерение, он понял, что требует от себя того, что выше сил человеческих, выше его собственных сил.
Ему, Пери, непобедимому воину, ему, вольному индейцу, господину лесов, царю этой никем не тронутой земли, вождю самого храброго из племен гуарани, молить врага о пощаде! Нет, с этим нельзя примириться.
Три раза он заставлял себя опуститься на колени, и три раза ноги его сами выпрямлялись, как стальные пружины, и он вставал снова.
Однако в конце концов мысль о Сесилии оказалась сильнее его собственной воли.
Он упал на колени.
XIV. ПЛЕННИК
Когда айморе кинулись на врага, который уже не защищался и признал себя побежденным, старый касик подошел к Пери и, опустив ему руку на плечо, простер вперед обрубок другой, из которого сочилась кровь.
Этот жест означал, что Пери — его пленник и принадлежит ему, ибо он, вождь, первый коснулся его рукой: Пери перешел в его собственность по закону войны.
Туземцы опустили оружие и застыли на месте. У этих дикарей были свои обычаи и свои законы; одним из них было исключительное право победителя распоряжаться пленником, право сильного, который одержал верх над слабым.
Они так высоко ценили славу, выпадающую на долю того, кто приведет пленника и принесет его в жертву во время очередной праздничной церемонии, что никто из них не хотел убивать побежденного врага: его всегда старались взять в плен.
