Олеся Луконина - Чёрная маркиза
— Я спросил, в чём состояло его прегрешение, — настойчиво напомнил Грир, помедлив.
Проклятье, он должен был это узнать!
— Этот блудодей пытался принудить к нечестивому порочному соитию мою покойную сестру Инес, жену своего брата Франсуа! — Адель ткнула тонким пальцем в сторону второго великана, который за всё это время не проронил ни слова, сидя в углу у стола и глядя вниз. — Он вытащил её из супружеской спальни, пользуясь тем, что Франсуа в ту злосчастную ночь был в отъезде! Он утащил её в конюшню, будто волк — овечку! Он разорвал на ней сорочку и уже готов был совершить мерзостный грех совокупления! Но Всевышний был милостив к моей несчастной сестре и не допустил такого позора!
— Дырявая крыша вашей сраной конюшни рухнула ему на голову, что ли? — лениво поинтересовался Грир, снова язвительно вздёргивая бровь.
Пресвятые угодники, как же люто он ненавидел такую фарисейскую болтовню! У него аж скулы свело. Он снова мельком глянул на Дидье — тот так и застыл, опустив взгляд, безмолвно, будто глухонемой.
Проклятье!
— Франсуа раньше времени вернулся, вот что случилось! Господь привёл его домой! — с жаром выкрикнула Адель, сверкнув своими синими глазами. — И этот негодяй понёс заслуженную кару!
Грир посмотрел на молчаливого, огромного, как скала, Франсуа, и невольно похолодел. Этот медведь небось все рёбра мальчишке переломал. Удивительно, как тот вообще жив остался.
— Сколько лет ему тогда было? Четырнадцать? — негромко спросил Грир, слыша, как судорожно вздохнул за его плечом Моран.
— У греха нет возраста! — бросила Адель, скрещивая руки на груди, словно отгораживаясь щитом от этих неуместных вопросов. — Снисходительность к греху поощряет грех!
«Боже, и папаша Бланшар столько лет ложился в постель с этакой ведьмой, бедолага! — подумал Грир почти с жалостью. — Да она любого заморозит насмерть!»
Он снова глянул на Дидье. Парень как раз казался замёрзшим насмерть — прямо-таки ледяная статуя, могильный памятник, без кровинки в осунувшемся враз лице.
— Но ведь это всё неправда! — прозвенел вдруг взволнованный голос, и Грир в полном изумлении повернулся к Морану, сам потеряв дар речи.
Мальчишка выступил вперёд, сжимая кулаки, и мотнул головой, отбрасывая со лба спутанные пряди чёрных волос. И повторил уже чуть тише:
— Он же просто не мог этого сделать, вы что, сами не понимаете разве?!
Неожиданная догадка осенила и Грира.
— В жизни не поверю, чтоб Дидье Бланшар снасильничал бабу, — с расстановкой произнёс он. — Они сами наземь падают да ноги раздвигают, только успевай совать. Ваша Инес небось сама к нему пришла, сама и разделась, ну а парень просто не смог ей отказать. Он ведь сопляк совсем был, куда ему…. - прибавил он хмуро.
Грир не мог винить бабу за то, что та поддалась соблазну, тем паче при таком-то чурбане-муже… а Дидье, понятное дело, завалил её, коль уж она подставилась, дело ясное.
— Нет! — неистово замотал головой Моран. — Нет! Она ведь была женой его брата! Он не мог!
Оторопев, Грир снова взглянул на Дидье. Тот потрясённо вскинул голову — и в глазах его, расширившихся, напряжённых, блестящих, будто ломался лёд, тот лёд, что окончательно сковал их при словах мачехи.
— Но он признался! — визгливо вскричала Адель. — Он сознался в своём грехе, в своём преступлении!
Гриру страстно захотелось схватить её за тонкую шею и хорошенько потрясти, но тут Пьер Бланшар обрушил свой огромный кулак на дубовый стол, возле которого они все застыли, как в мизансцене спектакля, и прогремел:
— Закройте свои рты, вы все! — Он рывком повернулся к младшему сыну. — Дидье! Я всегда гадал, как ты ухитрился вытащить Инес из дома, никого не разбудив. Но ведь ты и впрямь сам признался тогда… — Он запнулся, внимательно всматриваясь в осунувшееся лицо сына.
Дидье плотно сжал побелевшие губы, и Грир понял — чёртов упрямец ни слова не обронит, хоть клещами его рви.
Краем глаза он поймал торжествующую улыбку, пробежавшую по тонким губам Адели, и вновь прямо-таки похолодел от гнева и новой вспыхнувшей в мозгу догадки.
— Твоя богобоязненная жёнушка знает о том, что произошло тогда, не меньше твоего сына, кузнец! — рявкнул он, бешеным взглядом пригвождая Адель к месту. — Ты только посмотри на неё, ты, чёртов слепой болван!
И все уставились на Адель.
Та, застигнутая врасплох, ещё крепче обхватила себя руками. Губы её затряслись, взгляд запавших глаз заметался растерянно и испуганно.
Но Грир ни на миг её не пожалел.
Часть 7. Жозефина
Пьер Бланшар выбросил вперёд свою громадную ладонь, мёртвой хваткой стиснув хрупкое плечо жены, которая пронзительно вскрикнула. Но голос его остался холодным:
— Ложь перед лицом Господа нашего — такой же тяжкий грех, как и блуд. Ты принесла брачные клятвы, ты дала священный обет повиноваться мне. Я приказываю тебе говорить, Адель Бланшар.
— Я… мне… нечего сказать… — запинаясь на каждом слове, пролепетала женщина, глядя на мужа во все глаза. Очевидно, она и раньше видела его в гневе, но впервые сила этого гнева была обращена на неё. — Ты же знаешь, как всё тогда произошло. Твой сын… он же сам, сам признался! — повторила она отчаянно, как заклинание.
— Ты поклянёшься в этом на Библии, Адель? — неумолимо проговорил Пьер своим рокочущим басом. — Принеси сюда Священное Писание Господа нашего и поклянись, положив на него правую руку — поклянись в том, что ты вправду не ведаешь, что тогда произошло.
Адель хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Тонкое лицо её вспыхнуло лихорадочным румяннцем.
— Но он всё равно согрешил! — пронзительно закричала вдруг она, снова тыча пальцем в младшего пасынка. Глаза её неистово запылали. — Он же — воплощённый грех! Моя бедная сестра… моя Инес… — Она громко всхлипнула, на миг прижав ладонь к губам. — Инес просто обезумела — и всё из-за него! Она была не виновата! Это он… сам грех… сам соблазн!
— Сама любовь… — почти неслышно пробормотал Моран.
Но Грир услышал.
И выругался длинно, страшно и непотребно. А потом повернулся к Дидье, полосуя его взглядом, но произнёс почти с мольбой:
— Скажи наконец правду, парень, дьявол тебя задери! Твоя клятая золовка тебя домогалась?
На лице Дидье жили одни глаза, когда он, глубоко вздохнув, вымолвил только:
— Она умерла.
И больше ни слова, чёрт бы побрал этого упрямца!
В комнате опять повисла мёртвая тишина, и капитан «Разящего» беспомощно обернулся к Морану. Он решительно не представлял, что же теперь делать.
Скрипнул табурет. Это со своего места наконец поднялся Франсуа.
