Жаклин Монсиньи - Княгиня Ренессанса
Возвышавшийся над Тибром замок Святого Ангела имел пять этажей и был окружен мощной стеной с башнями по углам и восьмигранными бастионами.
Первый этаж занимали часовня и погребальные урны. На втором этаже размещались склады продовольствия, в основном масла и зерна, а также камеры для пленников. На третьем этаже находился приемный зал, оружие папской гвардии и залы правосудия. На четвертом – личные коллекции папы и прекрасная лоджия Юлия II, построенная архитектором Браманте. Именно здесь капитан разместил свою штаб-квартиру. Наконец, на пятом, последнем этаже, под самым небом, в просторной округлой гостиной находилось земное убежище папы!
– Ваша светлость…
Человек десять нищих склонились перед Эррерой. Боясь заразы, толстый капитан достал из-под нагрудной части доспехов кружевной платок и прикрыл им нос.
– И как вы только не боитесь заявляться сюда, банда нечестивцев? – проворчал он, внимательно разглядывая кучку оборванцев.
Горбатые, кривобокие, однорукие, одноногие, безглазые калеки в тошнотворных лохмотьях представляли собой отбросы общества.
Если бы не чума, они были бы последними, от кого капитан Эррера мог ждать угрозы.
И, словно отзываясь на его мысли, один из нищих произнес со вздохом:
– Увы, монсеньор, чего нам бояться?
Это сказал довольно крупного роста горбун с лицом, покрытым язвами и кровоточащим глазом. По-видимому, он был слеп, потому что опирался на тщедушного человечка, не решавшегося поднять глаза, со щеками, исполосованными коричневатыми шрамами.
– Нас просто мучит голод, – заныл третий бедолага, у которого не было носа.
Безносый блаженно улыбался, обнажая остатки почерневших зубов. Люди Эрреры, все до одного испанцы, глядя на этих отщепенцев, посмеивались.
Относясь к ним, как к животным, солдаты забавлялись тем, что бросали нищим очистки от овощей и горбушки черствого хлеба. При этом они старались швырнуть эти объедки обязательно в грязь или в лужу. А несчастные нищие, с трудом ковыляя, радостно кидались подбирать грязные огрызки.
Это выглядело так уморительно для завоевателей, что солдаты стали собираться во дворе, покидая наблюдательные посты на стене, окружающей замок, где скучали от безделья. Один за другим они подходили к своим товарищам, чтобы повеселиться.
А из окон крепости «продовольствие» все прибывало. Теперь уже в развлечении принимал участие весь гарнизон, во дворе стоял хохот.
Эррера, наивное дитя, позволил своим людям немного развлечься. Сам он тем временем вел переговоры с оставшимися около него тремя нищими.
– Так вы что же, вшивота, предлагаете очистить улицы от трупов?
– Да, твоя светлость, – скривился рослый одноглазый горбун. – У твоего высокородия мы просим только позволения взять одежду с этих трупов. Ну, и в обмен на нашу услугу пусть нам дадут немного хлеба…
– Банда вонючих шакалов, я могу позволить вам очистить все улицы, а потом повесить всех…
Эта угроза, казалось, не произвела никакого впечатления на горбуна.
– Ваша светлость, конечно, может это сделать, – ответил он спокойно, – но он этого не сделает… Кто тогда уберет с улиц наши трупы?
Горбун вдруг понизил голос:
– Ваше высокородие, без сомнения, знает, что на окраинах города появилась чума. Надо действовать быстро…
– А у тебя неплохо язык подвешен, негодяй, – проворчал Эррера. – Я, пожалуй, прикажу немного укоротить его, чтобы ты был поскромнее.
Нищий, у которого не было носа, встал перед своим товарищем:
– Монсеньору офицеру не следует сердиться, потому что римские нищие все до одного преданы делу Испанца… Мы, ваше высокородие, готовы дать себя четвертовать ради вашего императора!
Известно, что нет ничего более «трагичного», чем одиночество победителя, завершившего свое злодеяние. В тех, кто выжил, он чует скрытую ненависть и не может побороть в себе чувство страха. Довольный тем, что обрел союзников, пусть даже столь жалких, капитан Эррера совершил ошибку. Оставив позади себя охрану и Рикардо, он спустился на две ступеньки, отделявшие его от нищих.
– Что ж, хорошо, мои смельчаки, мы тоже не людоеды! Вам дадут настоящего белого хлеба, но только после того, как город будет очищен…
– Ур-ра господину офицеру! – заорал горбун оглушительным голосом.
Это был сигнал. Нищие, подбиравшие в грязи объедки, выпрямились. Часть из них подбежала к своим товарищам, а часть к потайному ходу.
Капитан Эррера, будто по волшебству, исчез с глаз своих солдат. У испанцев наступила минута замешательства. Для нищих этого оказалось достаточно. Когда капитан возник вновь, голова его была зажата руками горбуна и безносого. К горлу несчастного были приставлены два кинжала.
– Ни звука, ни с места, или мы придушим вашего командира как поросенка…
Произнося эту угрозу тоном человека, привыкшего повелевать, горбун распрямился. Тщедушный человечек, на которого он опирался, связывал руки капитану. Теперь глаза его были открыты, и глаза эти оказались удивительного зеленого цвета.
– Скорее, Зефирина, – прошептал ей горбун.
И все-таки Рикардо де Сан-Сальвадор услышал и вздрогнул.
«Зефирина?»
Как и его товарищи, Рикардо окаменел, завороженный сценой. Ускользнув от нищих, он бегом вернулся в замок.
Во дворе замка царила паника.
– Бегом! – скомандовал сержант солдатам, которые оставили свои алебарды в залах замка.
– Целься! Огонь! – приказал лейтенант тем, чьим оружием была аркебуза, но их оружие осталось на крепостной стене.
– Цельтесь! – орал унтер-офицер арбалетчикам, которые по лености тоже оставили оружие.
– Не стреляйте! – взывал Эррера, боясь, что его убьют.
– Не слушайте, стреляйте! – вопил лейтенант, довольный возможностью избавиться от Эрреры.
– Повинуйтесь, не стреляйте! – надсаживал глотку сержант, которому Эррера обещал продвижение по службе.
Раздираемые противоречивыми приказами, солдаты в беспорядке натыкались друг на друга, бегали во всех направлениях, пытаясь отыскать оружие, теряли свои шлемы.
– Смотрите туда!
Точно полчища крыс, римские нищие устремились в замок Святого Ангела. Около полусотни нищих с бледными, бескровными лицами вылезли из старых колодцев, находившихся в центре двора. То были катакомбные бродяги, которые сумели пройти подземным ходом до гробницы Адриана.
Воспользовавшись всеобщей паникой, Палько и Панокьо подскочили к потайному входу. Двумя точными ударами кулака они убрали единственного человека, который еще оставался на посту, и широко раскрыли двери. Пятьсот нищих, вооруженных камнями, дубинами и рогатками, ворвались в крепость с криками «Да здравствует папа!».
